Последний кошевой. Петр Калнышевский, кошевой атаман запорожского казачества. Позор последнего атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского

Пётр Иванович Калнышевский был военным есаулом, затем судьей Войска Запорожского низового.

В 1762 году избран кошевым атаманом, но того же года после встречи в Москве с царицей Екатериной II отстранен от должности.

В январе 1765 года, вопреки царской воле старшина снова избрала его кошевым.

За отвагу в русско-турецкой войне 1768-1774 гг войско Запорожское получило благодарность от царицы. Кошевой атаман Пётр Калнышевский стал кавалером высшего ордена Российской империи — Андрея Первозванного, ему было присвоено военный чин генерал-лейтенанта.

Он отстаивал права Запорожья, для чего неоднократно ездил с депутациями в Петербург. Пытался усилить свою власть и ограничивал права старшин и казацкой рады. Заботился о распространении земледелия и торговли в запорожских степях. Известно, что Пётр Калнышевский находился в товарищеских отношениях с князем Потемкиным. В течение 1765-1766 гг. Кошевой атаман Калнышевский находился в Петербурге с делегацией старшин, среди которых был и военный есаул Пшимич Василий Андреевич (Писмич). Целью поездки было разграничение запорожских и слободских земель, также казаки подали ходатайство о возвращении запорожских земель.

Интригант-фаворит Екатерины II — князь Потемкин, выступил на заседании правительства с проектом ликвидации Запорожской Сечи 23 апреля 1775 года. 4 июня по одобренному плану стотысячное войско под командованием генерал-поручика Петра Текелия, возвращаясь с турецкой войны, обступило Сечь, воспользовавшись тем, что Войско Запорожское еще было на турецком фронте. Не имея сил защищаться, Калнышевский вынужден был сдать крепость без боя.

3 августа 1775 Екатерина II издала манифест, которым объявила, «что нет теперь более Сечи Запорожской в политическом ея уродства» . 6 пунктов длинного манифеста фактически сводятся к обвинению запорожцев в захвате и присвоении чужой собственности и попытке создать независимое управление.

Вместе со старшиной Калнышевский был арестован и по предложению Потемкина пожизненно сослан в Соловецкий монастырь . 30 июля 1776 архимандрит Соловецкого монастыря Досифей отчитался о принятии «государственного преступника».

Соловецкий монастырь в XVIII в. стал местом заточения политических заключенных и религиозных диссидентов. А монастырская братия выполняла роль надзирателей и духовников арестантов. Подчиненный Святейшему Синоду, Соловецкий мужской монастырь пользовался широкой автономией и имел гарантии невмешательства со стороны государства. Архимандрит монастыря был полным хозяином Соловецкого архипелага, ему же подчинялась военная команда, которая обеспечивала охрану заключенных.

Известный историк-исследователь Дмитрий Яворницкий , пользуясь документами, найденными в Соловецком монастыре, попытался обозначить конкретные места пребывания Калнышевского в заключении. Общий вывод его был таким: «Калнишевского сидел не в Остроге и не в яме башни Корожней, где содержались самые тяжкие преступники, а в монастырской кельи, того самого дома, где жила и вся братия Монастырская, начиная с архимандрита и кончая простыми трудниками» (С. 6-7). Яворницкий отдельно отмечает, что последнего кошевого не могли держать в земляных ямах , хотя бы потому, что, как, например, в Корожней башне, ямы были замурованы еще в 1742 (С. 11). Собственно, это подтверждается и данными позднего исследователя Г. Г. Фруменков.

Запорожский атаман относился к «государственных преступников», а не к тем, кто совершил преступление против религии и морали. Более того, кошевого удерживали там как знатного узника. А это предполагало особые привилегии. Так, при архимандрите Герасима Ионине (1793-1796), был восстановлен старинный монастырский устав, по которому монахам запрещалось иметь собственность. Все монахи питались вместе в трапезной. Так как заключенные считались своеобразными послушниками, то устав распространялся и на них. Исключение составляли знатные узники которые могли иметь собственное имущество и даже питались наравне с высшим духовенством монастыря.

Яворницкому удалось выяснить, что, находясь в заключении, Калнышевский имел вполне приличное содержание: «я увидел, что Калнишевского содержался много иначе, чем другие арестанты и колодники, Сидевшие в Соловецком заключении», получая по 1 рублю в день или 365 -366 рублей в год» (С. 10). , что в 40 раз больше, чем другим заключенным. Например, годовое содержание монаха — 9 рублей, простого заключенного от 10 до 30 рублей. Это позволило атаману нанять работников для ремонта каземата (келии) №15, Головленковской тюрьмы, расположенной в Архангельской башне, где сначала разместили запорожского узника.

Такие суммы позволяли этому знатному узнику иметь довольно значительные сбережения и за этот счет делать подарки очень ценных вещей монастырю.

В ходе 25-летнего пребывания на соловках кошевой не менее трех раз менял свое местонахождение.

Калнышевского охраняли 4 солдата с офицером, хотя в других политзаключенных было по 2 конвоира. Лишь трижды в год — на Пасху, Рождество и Преображения — его выводили из кельи для участия в Богослужении, для Святого Причастия и для обеда в трапезной.

Пётр Калнышевский еще в бытность кошевым атаманом проявил себя как очень религиозный человек. Всегда имел при себе греческих и южнорусских монахов, прислушивался к наставлениям духовных отцов с Афона и Иерусалима. Особенно отличился как ревностный строитель православных храмов и попечитель Киево-Межигорского монастыря; посылал щедрые подарки церкви Гроба Господня в Иерусалиме (потиры, дискосы, лжицы, звездицы — все из серебра с позолотой).

Об уважении Калнышевского в Соловецкой святой обители свидетельствуют и его богатые подарки монастырю. В 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору серебряный напрестольный крест весом более 30 фунтов а в конце жизни, в честь своего освобождения, купил Евангелие с серебром и позолотой весом более двух пудов и стоимостью 2435 рублей и подарил его монастырю.

Вел он себя смиренно и набожно, чем вызывал уважение у монашества, и до конца жизни сохранил ясный ум и память.

Указом нового императора Александра Павловича от 2 апреля 1801 года он был помилован по общей амнистии и получил право на свободный выбор места проживания.

В Соловецком заточении его религиозность еще больше усилилась и дала духовные плоды. В ответ на подаренную ему свободу Александром I в 1801. кошевой отвечает, что и «здесь оной (свободой) наслаждаюсь в полной мере». Судя по всему он достиг ту духовную свободу, которую стремится достичь каждый православный христианин.

Пётр Калнышевский просил оставить его в святой обители: «Остаток дней моих посвятить в служении Единому Богу в этом блаженном уединении, к которому через двадцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я абсолютно, в обители сей ожидать со спокойным духом конца моей жизни».

31 октября 1803, в мире с людьми и Богом, почил последний запорожский кошевой атаман. Об особом почитании братии монастыря Петра Кальнишевского свидетельствует тот факт, что его похоронили на почетном месте — южном дворе Спасо-Преображенского собора при Успенской церкви, рядом со знаменитым духовным и политическим деятелем периода Смутного времени преподобным Авраамием Палицыным и соловецким архимандритом Феодоритом. А в 1856 г.., По указу архимандрита, на могиле Калнышевского установлена плита с эпитафией и содержит краткое жизнеописание атамана.

« Здесь погребено тело в Бозе почившего кошевого бывшей некогда Запорожской грозной Сечи казаков атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году по Высочайшему повелению снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить обитель, в коей обрел душевное спокойствие смиренного христианина, искренно познавшего свои вины. Скончался 1803 года, октября 31 дня, в субботу 112 лет от роду смертию благочестивою, доброю. »

Икона Пресвятой Покровы Божьей матери 18 века. Внизу в правом углу изображен последний кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Калнышевский.

Просьбу прославить в лике святых атамана Петра Калнышевского казачьи атаманы со своими духовниками УПЦ, выразили на встрече с Запорожским архиепископом Лукой (Коваленко), которая состоялась 31 августа в рамках заседания Совета атаманов Украины.

В свою очередь, архиепископ Запорожский и Мелитопольский Лука, как руководитель профильного Синодального отдела отметил, что сделан еще один шаг на пути укрепления украинского казачества. «Объединение станет необратимым, когда каждый казак осознает важность в его жизни веры православной» , — добавил владыка.

Материалы по канонизации кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского, передано на рассмотрение Священного Синода Украинской православной Церкви.

Та 23 грудня 2014 року останнього отамана Зпорозької Січі Петра Калнишевського канонізовано.

підготував Василь Здубич

використані матеріали Дмитра Яворницького,Алексія Чапліна, директора Інституту суспільних досліджень Владислава Грибовського.

Петр Иванович Калнышевский – последний кошевой атаман Запорожской Сечи, своей благочестивой жизнью и кончиной явил пример христианского смирения, терпения и совершенного предания себя в волю Божию, в радости и скорби, в богатстве и лишениях, на войне и в мирное время, на свободе и в узах.

Житие Петра Калнышевского очень сходно житием праведного Иова Многострадального. Слова этого ветхозаветного праведника: «Господь дал, Господь и взял; будет имя Господне благословенно» (Иов. 1, 21) можно соотнести со всей жизнью последнего благоверного атамана Запорожского Войска Низового. В биографии Петра Ивановича много неясного, особенно слабо освещен источниками ранний период его жизни. По прямому показанию надгробной плиты Петр Калнышевский родился он в 1690 или 1691 году. Однако эту дату еще видный историк казачества Дмитрий Яворницкий подверг сомнению, считая, что указание на столетний возраст Калнышевского в конце его жизни был сильно завышен и взят произвольно. Ведь тогда получается, что когда Петр Калнышевский в 1765г. закрепил за собой атаманскую булаву ему было 75 лет – возраст совершенно не благоприятный для начала любой административной карьеры, а тем более для должности кошевого атамана, возглавляющего далеко не всегда управляемую казацкую вольницу. Назван был будущий запорожский атаман в честь святого первоверховного апостола Петра, о чем свидетельствуют многочисленные упоминания о праздновании им дня своего тезоименитства 29 июня (по ст.ст.) в день святых апостолов Петра и Павла. Документы конца ХVIII века, в которых упоминается возведенная последним кошевым Свято-Троицкая церковь в с. Пустовойтовка, что возле города Ромны (ныне Сумская область), называют Петра Калнышевского уроженцем этого села. Есть веские основание предполагать, что происходил Петр Иванович из священнической семьи. Доподлинно известно, что его два близких родственника – родной брат Семен Калнышевский и племянник Степан Чемерис – были люди духовного звания, а в то время в Украине священнослужение относилось к наследственным занятиям. Именно этим происхождением будущего кошевого «из духовного сословия» некоторые исследователи объясняют, «то особое пристрастие его к строительству церквей и дарению православным храмам дорогих вкладов, а также знание богослужебных тонкостей, которое отличало его от многих других запорожских кошевых атаманов».

Однако, Петр Калнышевский не стал священником, как его родной брат Семен, а вслед за старшим братом, Андреем Калнышем, пошел на Запорожскую Сечь. Согласно легенде, записанной в 1970 г. от сторожил с. Пустовойтовка, восьмилетний Петрик пас скот за селом и встретил запорожцев, после общения с ними он, ощутив дух казацкой вольницы, подался с ними на Запорожье. Видимо поэтому Петр Иванович не получил начального образования и был неграмотен, хотя в те времена это не было редкостью даже среди родовитой знати, а для кошевого атамана неграмотность даже вменялась в обязанность.

Первое документальное известие о пребывании на Сечи Петра Калнышевского датировано 1754 годом, когда он уже был на должности войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка. Записан он был в Кущевском курене, где обосновались Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого, а также многочисленные его земляки. В 1755 г. он участвовал в запорожской депутации, посланной в Петербург для “некоторых войсковых нужд”. Возвратившись на Запорожье в 1757г., Калнышевский вскоре был избран войсковым судьею, но пробыл в этом звании недолго, около года, и в 1758г. снова участвовал в депутации, отправленной в Петербург. Это дало ему прекрасную возможность познакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства, которые он в дальнейшем с успехом будет использовать для защиты интересов Войска Запорожского. Вернулась депутация в 1760г. и Калнышевский, снова, хотя и не надолго, стал войсковым судьею и оставался в этом звании до 1762г., когда впервые избран был кошевым атаманом и затем немедленно был отправлен в Москву для присутствия при коронации императрицы Екатерины II; при этом случае он получил золотую медаль на андреевской ленте. Но уже в 1763г. Калнышевский, по настоянию запорожской «голоты» или «сиромы», был скинут с атаманства.

Во второй раз Петр Иванович был избран кошевым атаманом Запорожского казачества 1 января 1765 г. и оставался в этом звании до самого уничтожения Сечи, т. е. более 10 лет сряду, чего в Коше «из веку веков не бывало».

Надо отметить, что в это время на Сечи наметилось жесткое противостояние между двумя партиями казачества: «сиромой» и казачьей аристократией . Первые хотели жить, как и их предки без хлебопашества и помещиков, занимаясь, в том числе «здобычництвом» – грабежом кочевых соседей иноверцев, хотя часто к этому «промыслу» относились и набегами на оседлых единоверцев. То что «сирома» вкладывала в понятие казачьей воли, современниками могло быть расценено, как предательством не только верноподданства, но и самой веры, например, переход под протекторат мусульманской Турции. Однако, этот прежний образ жизни уже не вписывался в ту социально-политическую обстановку, которая сложилась в Украине в середине XVIII в. Земли Запорожских Вольностей были включены в состав Российской империи, которая принесла с собой в этот регион определенную стабильность, как в отношении с соседями (Турцией, Крымом и Польшей), так и внутри самой страны. Поэтому среди самих казаков образовалась партия, хотя и весьма преданная Запорожью и верившая в его жизненность, и готовая принести себя ему в жертву, но в то же время желавшая, чтобы Запорожье входило в состав Российской империи, как элемент вполне мирный и благонадежный. Душой и руководителем этой, если можно так сказать, запорожской аристократии, был последний кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Иванович Калнышевский. Принадлежавшие к этой партии запорожцы старались во чтобы то ни стало ладить с правительством в лице его местных агентов, хотя бы даже мелких, угождать ему, честно помогать ему во время войн; земельные ссоры стремились они решать на законных основаниях; к гайдамакам и вольному люду, укрывавшемуся в запорожских степях, относились крайне враждебно и сдерживали их порывы на грабежи, пожалуй, даже строже, чем само правительство. К этой партии обыкновенно принадлежали запорожцы богатые, владевшие обширными участками земли со своим хозяйством, и занимавшаяся торговлей с соседями.

Запорожская аристократия стала и наиболее культурным элементом войска. Если «сирома», несмотря на внешнюю приверженность православию, с легкостью готова была идти «под Турка», чтобы сохранить свои «вольности», а во время бунтов не гнушались грабежем православных церквей и осквернением святынь (например, во время восстания на Сечи в 1768г. «сирома» изрубила икону с мощами, подаренную Калнышевскому киевским митрополитом Арсением (Могилянским)), то запорожская аристократия была очень религиозна, поддерживала святыни запорожцев: Киево-Межигорский и Самарский монастыри, заботилась об организации в Запорожье духовенства, о благолепном богослужении, о более приличном образе жизни казачества, об устройстве школ. В этой связи надо отметить, что кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был последним из плеяды выдающихся казацких предводителей, которые осуществляли всемерную поддержку Православию, производили масштабное храмовое строительство, содействуя созданию непревзойденных шедевров христианской архитектуры и искусства эпохи украинского казачества.

Возрастание власти и влияния Петра Калнышевского на Сечи изначально были связаны с щедрыми пожертвованиями Православной Церкви. Интересный факт, что когда его не избрали в 1763г. кошевым атаманом – Петр Иванович отправился на богомолье в Киев, где получил от киевского митрополита Арсения (Могилянского) в благословение икону со св. мощами. К тому времени Петр Калнышевский был уже одним из богатейших людей на Запорожье и мог делать значительные церковные вклады. Чтобы сполна оценить величину благодеяния Петра Калнышевского в отношении Православия, нужно иметь в виду, что его деятельность разворачивалась во время секуляризационных реформ Екатерины II, лишивших Церковь значительной части имущества и поставивших духовенство под жесткий контроль государства . После упразднения гетманской власти в 1764 г. разорились многие украинские старшинские роды, издавна славившиеся своим строительством церквей и щедрым дарением вкладов православным храмам. К сильному истощению материальных и людских ресурсов привела русско-турецкая война 1768–1774 годов. Именно в это не очень располагающее к благотворительности время запорожский кошевой атаман осуществлял масштабное храмовое строительство, как в Гетманщине, так и на Запорожье.

Первый из известных нам значительных вкладов был внесен Петром Калнышевским в Троицкую церковь родного села Пустовойтовка в 1757 году, когда он еще был войсковым есаулом. На прорезной надписи подаренного им кипарисного креста значилось “Сей хрест надал осавул Войска Запорожского Низового в село Пустовойтовку в храма Пресвятыя Троици 1757 года июля 5 д[ня]” . В 1762 году он подарил той же церкви Евангелие в дорогой оправе, ценою в 500 рублей. Дорогие дары жертвовались Петром Калнышевским и в сечевую церковь. До сего времени сохранилось только одно из них – Евангелие на александрийской бумаги “московской печати” с богатым окладом, содержащее вкладную надпись: “Сие Святое Евангелие дал вкладом в Сечевую Запорожскую Покрова Святой Богоматери церковь куреня Кущивского знатный товарищ, войсковой судья Петр Иванович Калнишевский, 1763 года, месяця октября 1 дня, индикта М, которое серебром и каменьем с позолотой в 1025 рублей”.

Исключительно на собственные средства, при чем иногда даже под заём, Петр Калнышевский построил соборную церковь в местечке Лохвица (Полтавская обл.), церковь Покровы Пресвятой Богородицы в местечке Ромны (Сумская обл.) и церковь Святой Троицы в родном селе Пустовойтовка. Кроме того, народная традиция связывала с последним кошевым атаманом возведение еще и других православных храмов Роменщины: “Він строїв церкви і в Пустовійтівці, і в Оксютинцях, і в Великих Будках, і Покрову в Засуллі, що забрали її в Полтаву (йдеться про Покровську церкву в Ромнах). Оксютинська церква сейчас на Зарудді. Купили її та й перенесли” . Хотя это и не прослеживается по архивным источникам. На собственные деньги Петра Ивановича строилась церковь Святого Георгия в селе Петриковка, названном так по имени кошевого атамана. Участием Калнышевского отмечено и начало строительства крупнейшего храма среди всех запорожских церквей девятикупольного Свято-Троицкого собора в с. Новоселица (также называлась Самарчик; ныне Новомосковск), хотя основные строительные работы под руководством мастера Акима Погребняка велись уже в 1775 – 1778 годах , то есть в период, когда Петр Калнышевский уже находился в соловецком заточении.

Возведение церквей и щедрое пожертвование даров в православные храмы способствовали укреплению авторитета Калнышевского среди запорожского казачества, а также стало хорошей рекомендацией для российских властей. Когда 10 марта 1765 года глава Малороссийской коллегии Петр Румянцев в письме к Екатерине ІІ предложил утвердить Калнышевского неизменным кошевым атаманом Запорожцев, рекомендовав его как человека рассудительного и уважаемого среди казачества, он писал: «Построение с употреблением болших иждивений в Мала России в разных местах церквей, подают мне к тому твердые доказателства» .

Если строительство церквей в Лохвице, Ромнах, Пустовойтовке обуславливалось частной инициативой Петра Калнышевского и производилось на его личные средства, то оказываемое им содействие Киево-Межигорскому Спасо-Преображенскому монастырю было связано со служебным долгом, поскольку Войско Запорожское Низовое с конца ХVII века выступало в роли ктитора этой обители. Как и прежние кошевые атаманы, Калнышевский продолжал оказывать большую материальную поддержку Межигорью. После произошедшего в 1765 году в монастыре пожара он содействовал возобновлению многих монастырских зданий, а в 1772 году построил в этой же обители большие каменные ворота и возле них церковь во имя апостолов Петра и Павла .

При этом следует отметить разительное отличие отношения к Церкви у высшего сословия Российской империи и Запорожского Коша. Императрица Екатерина II, будучи сторонницей немецких камералистских идей, полагала, что Церковь должна быть послушной государству, а главным залогом этого «послушания» является лишение Церкви большей части собственных материальных ресурсов; их духовенство должно получать от государства, тем самым, уподобляясь светским чиновникам, находящимся на жалованье . Петр Калнышевский же сохранял живую неповрежденную веру простого народа. О столкновении этой казенной веры «чиновников в рясе» и живой казачьей веры запорожского атамана может свидетельствовать роль последнего кошевого в явлении чудотворной « Новокайдакской» (Самарской) иконы Богородицы (празднование совершается 13 ноября (н . ст . ). В 1770г. в соборной Николаевской церкви Нового Кодака обрелась новоявленная икона Богоматери, подобием чудотворной Ахтырской. В знак исцелений люди приносили к иконе серебренных привески, которых было более 20. В октябре 1770 года настоятель Новокайдакской церкви Федор Фомич официально донес в Кош Низового Запорожского войска о чудотворной иконе, находящейся в алтаре. По повелению кошевого атамана Петра Калнишевского священник Григорий Порохня в присутствии войсковых старшин собрал свидетельства об исцелениях от иконы. После чего Кош распорядился чудотворную икону при многочисленном стечении людей перенести из алтаря и установить посреди церкви у правого клироса в новоустроенном киоте. Сам Петр Калнышевский сделал богатое пожертвование на серебряную, с позолотой и разноцветными камнями ризу, для чествуемой иконы. Факт перенесения иконы из алтаря на новое место являлся, в сущности, открытым признанием ее чудотворности. Но запорожское духовенство опасалось гнева высшего духовного начальства за то, что допустило это признание без синодальных распоряжений. Священник Григорий Порохня пытался донести об этом в Консисторию Киевской митрополии, но кошевой атаман удерживал его. Причина «удержания» стала ясна уже после разрушения Запорожской Сечи. Архиепископ Славянский и Херсонский Евгений (Булгарис) распорядился, чтобы «пресечь» совершения молебнов у чудотворной иконы перенести ее обратно в ризницу в алтарь. Однако, священники поставили ее в пономарне, «где двери имеются, куда и народ, приходя, делает болшее о чудотворении ея разглашение». Тогда, чтобы «пресечь таковыя народныя разглашения» архиерей забрал икону в свою домовую церковь .

С Петром Калнышевским связано не только возведение церквей в густозаселенной Гетманщине, но и обустройство христианских святынь в степной пустыне Запорожья, заселяемой его стараниями православным людом. Именно благодаря ему, в Запорожском крае впервые возникла упорядоченная церковная организация, распространившая свою духовную власть далеко вглубь некогда бывшей кочевнической степи. Запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам, пренебрежительно называя их «гречкосеями» и полагая, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана». А приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы. Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты. Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал, это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья. Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению и, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – «посполитых», людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей. В северных и северо-восточных районах Запорожских Вольностей интенсивно формировалась сеть сельских поселений. Для того, чтобы привлечь крестьян и окончательно закрепить эти поселения под властью Сечи, Калнышевский стремился построить в каждом из них православные храмы. Отказ от традиционных казачьих «промыслов» в пользу «гречкосеев» дал свои плоды. Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город. Чего только не было на сечевом базаре! Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу. Запорожцы стали людьми зажиточными. По этому поводу они говорили: «Как был атаман Лантух (предыдущий Калнышевскому атаман), то нечего было положить и в лантух (мешок), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш».

Проявил себя Петр Калнышевский и на поле брани. Турецкая война 1768-1774 гг. вызвала деятельное участие запорожцев, важность которого засвидетельствована Высочайшими рескриптами на имя Калнышевского и наградами войску, равно и письмами к кошевому русских главнокомандующих. Однако, прежде, чем выступить в составе российской армии Кошевому пришлось преодолеть крайнее недовольство казаков. Казаки отказывались идти в поход, полагая, что на горизонте их хутора или зимовника татары не появятся. Зажиточные казаки, имевшие добротное вооружение, посылали вместо себя плохо вооружённую бедноту. Одной из причин восстания на Сечи «сиромы» против Калнышевского в 1768 г. было объявление воли правительства о принятии Запорожьем участия в предстоящей войне с турками. В 1770 г. был организован заговор с целью убить Калнышевского и старшину и перейти на сторону турков; но замысел был открыт и виновные строго наказаны. Против кошевого атамана плелись заговоры и писались доносы. Полковой старшина Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем…, что когда российская регулярная армия … до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как с неприятелями». Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился». Но вся эта клевета не достигла своей цели. Свою верность православному престолу Петр Калнышевский доказал на поле брани. В начале февраля 1769г. кошевой атаман сумел организовать запорожцев и с казачьей конницей выступил на Перекоп. В 1769г. Калнышевский с запорожцами действовал в армии графа Румянцева и отражал турецкие набеги на запорожские земли по р. Бугу; в 1770 году, состоя в отряде князя Прозоровского, он действовал между pp. Бугом и Тилигулом. Запорожцы под командой Калнышевского сокрушали коммуникации противника, опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (ныне Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога, содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле. Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под подчинения Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу легкой кавалерии противника. За свои боевые заслуги Петр Иванович был награжден золотой медалью с портретом государыни, осыпанным бриллиантами.

Одновременно с участием в военных действиях Петр Калнышевский занят был управлением Запорожья; он неоднократно объезжал его обширные земли, которые старался колонизировать, приглашал не только украинцев, но и единоверцев: молдаван и болгар из Новой Сербии, Польши и Буджака и селил пересилившихся по р. Днепру. На запорожских степях устраивались села, хутора и зимовники, причем Калнышевский требовал, чтобы новые поселенцы непременно пахали землю и сеяли рожь. Через это создавалась экономическая база автономии Запорожской Сечи в составе Российской империи. Управлял Петр Иванович Запорожьем твердо и строго, с правительством и его агентами всячески старался ладить, разным “гультяям” потачки не давал; потому не пользовался популярностью среди запорожской «сиромы», которая даже снова задумывала перейти под власть Порты.

Однако, Российское правительство стремилось к унификации всех областей империи. Императрица Екатерина вообще стремилась уничтожать особенности, существовавшие во многих соединенных с империей областях. Система эта постепенно была приводима в исполнение, и одним из эпизодов общего нивелирования областей было уничтожение Запорожья. После заключения Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией участь Запорожской Сечи, а вместе с ней и кошевого атамана была предрешена.

К весне 1775 года возникла угроза перерастания поземельных споров между запорожцами и российскими военнослужащими в серьезный конфликт; после длительных колебаний правительство Екатерины II признало запорожцев главным его виновником. 27 апреля на заседании Совета при высочайшем дворе после чтения очередной реляции П. А. Румянцева о «сумасбродстве» запорожцев было принято решение «для удостоверения в подлинности касающихся до запорожцев известий, призвать сюда … под предлогом объяснения по их о землях просьбе их кошевого, в разсуждении, что исполнение его может опровергнуть, а отговорки подтвердить оныя» . Однако Петру Калнышевскому не дали времени не только приехать в столицу для дачи объяснений, но даже и ознакомиться с решением Совета. 7 мая было принято окончательное решение о ликвидации Войска Запорожского и разрушении Сечи.

И вот в ночь с 4 на 5 августа 1775 года войска генерала Петра Текелии без лишнего шума заняли Запорожскую Сечь. Запорожцы не ожидали нападения, поэтому барон Розен арестовал часовых без особых усилий. Одновременно полковник Языков расставил часовых по улицах Сечи. Но кошевой со старшиной и более 3-х тысяч запорожцев успело закрыться во Внутреннем Коше. Текелий послал к ним полковника Мисюрева, чтобы объявить волю Екатерины II о ликвидации Войска Запорожского. Большинство казаков настаивало, чтобы кошевой дал команду отбиваться, но кошевой Петр Калнышевский и архимандрит Владимир (Сокальский), помятуя евангельскую заповедь о миротворчестве, удержали запорожцев, и развязка приняла мирный характер; лишь небольшая часть запорожской «сиромы» убежала в турецкие владения.

Народное предание, записанное историком Яковом Новицким, гласит, что Петр Кальнышевский, узнав о приближении российских войск, как истинный христианин, пошел молиться в церковь. Народная молва указывает и на причину, почему истинно православный кошевой атаман не позволил запорожцам оказать вооруженное сопротивление – из-за боязни греха перед Богом в пролитии христианской крови. «Козак Васюра осідлав коня і подався до кошового. Прибіг, вскочив на порог і співа: «Дозволь, батьку отамане,/Нам на башті стати:/ Москаль стане із мечами,/ А ми с палашами,/ Не вибьємо палашами,/ Вибьєм кулаками,/ Нехай слава не поляже/ Проміж козаками!..» Калниш йому і отспівує: «Не дозволю, милі братці,/ Вам на башті стати,/ Бо єдна кров, хрістіянська,/ Гріх нам проливати…»».

Когда кошевой Петр Калнышевский вышел вместе со старшиной навстречу российским войскам, то был тут же арестован вместе с войсковым писарем Иваном Глобой и войсковым судьей Павлом Головатым.

Дальнейшие обстоятельства складывались более чем загадочно. В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи о вине Калнышевского говорилось лишь намёками. Ни предшествующая деятельность Калнышевского в Запорожье, ни поведение его при уничтожении Сечи, не дают основания заподозрить его в антиправительственных действиях, или хотя бы замыслах. Ни в каком преступлении он и не был действительно обвинен; тем удивительнее суровое наказание, которому он был подвергнут. В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных». В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора, Григория Потёмкина. Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с помещиками за землю, а также то, что царское правительство считало последнего запорожского кошевого главным препятствием в освоении южных пределов империи. На данный момент нет документов, свидетельствующих об антиправительственных настроениях кошевого атамана.

Тем самым с полной уверенность можно утверждать, что Петр Калнышевский пострадал за Запорожье, казацкие принципы жизни. Будучи кошевым атаманом, он прилагал все силы, чтобы с одной стороны сохранить все прежние привилегии вверенного ему Богом Войска Запорожского, а с другой – приспособить жизнь и уклад казаков к реалиям нового времени и к новым условиям существования в пределах Российской империи. Здесь следует отметить, что вопреки мнению многих современных украинских публицистов, Петр Калнышевский не был выразителем украинской национальной идеи и не страдал за попытку отстоять остаток украинской государственности, которая якобы сохранялась в правах автономии Войска Запорожского Низового. Последний запорожский кошевой атаман никогда ни то, что не выступал, но даже не сомневался в том, что земли Юга Украины являются составной частью Российской империи. Всячески он доказывал верность государству, в котором жил: и во время войны с Турцией и во время мира, когда искоренял антиправительственную крамолу среди казачьей «сиромы». Но при этом кошевой твердой рукой отстаивал права широкой автономии Запорожского казачества в Российской империи, используя для этой цели и личные знакомства с российскими вельможами, и мудрость дипломата, и даже применения силы в отстаивании целостности границ Запорожских Вольностей. Одним словом, Петр Калнышевский был оклеветан и пострадал за вверенный ему Богом казачий народ люд Запорожья.

Но вся духовная сила христианской натуры последнего запорожского кошевого проявилась не в войне и не в политике, а в смиренном и безропотном принятии от Господа своего креста в период Соловецкого заточения, который ввел его в Царство Небесное (Мф. 16,24).

Арестованный кошевой атаман Пётр Калнышевский вместе с Иваном Глобой и Павлом Головатым почти год находился в московской конторе Военной коллегии, под присмотром её вице-президента Григория Потёмкина. Всевластный екатерининский фаворит в то время вынашивал планы дальнейшего расширения возглавляемой им Новороссийской губернии за счёт запорожских земель и турецких владений в Причерноморье. Калнышевский ему мешал, прежде всего, тем, что был законным руководителем автономного образования, находящегося в составе Российской империи – Войска Запорожского Низового. Потому Потёмкин и форсировал вопрос об уничтожении Сечи.

Сперва Калнышевского предполагалось казнить, но, по ходатайству Потемкина, повелено было смертную казнь заменить вечным заточением в монастыре. По сообщению от 8 июня 1776 года, Потемкин подал на рассмотрение Екатерины предложение о пожизненном заключении запорожского кошевого атамана в Соловецком монастыре, а арестованной старшины в находящихся в Сибири монастырях, что и было утверждено императрицей. Святейший Синод получил предписание дать распоряжения соответствующим монастырям . 10 июня на основе конфирмованного доклада был издан указ Екатерины II , и в тот же день Синод, руководствуясь решением Сената, постановил «Калнишевскаго в Соловецкой монастырь принять… и в содержании оных узников безъвыпускно из монастырей, и о удалении их не только от переписок но и всякаго с посторонними людьми обращения и о имении в том настоятелям прилежнаго надсмотрения, и о доставлении им к пропитанию получаемаго из Новороссийской губернии жалованья и о поступании с ними во всем том, как в ведении Правительствующаго Сената предписано». Отдельно оговаривалось, чтобы «в Соловецком монастыре посылаемаго туда узника содержать за неослабным караулом обретающимся в том монастыре солдат».

Соловецкий Спасо-Преображенский мужской монастырь был крупнейшей православной обителью, основанной преподобными отцами Савватием, Зосимой и Германом, как считается, в 1436 году и возвысившейся при игумене Филиппе, которому особо благоволил царь Иван IV. Но в монастыре в течение нескольких веков существовало и скрытое от глаз благочестивых паломников пространство – тюрьма, в которой содержались узники, обвиненные в тяжких преступлениях против государства и Церкви. Размещение узников на Соловках обусловливалось нахождением там труднодоступной крепости, связь с которой по морю поддерживалась всего несколько месяцев в году; даже в начале июня кораблям приходилось пробираться сквозь плавающий лед . Тюремные функции монастыря усилились во времена правления Екатерины II, что стало прямым следствием проводимой ею секуляризационной реформы.

11 июля 1776 г. Калнышевский под конвоем секретно был доставлен в Архангельск, а 29 июля в Соловки, где и передан был архимандриту Досифею. По рассказам богомольцев, посещавших Соловецкую обитель, когда только привезли Петра Калнышевского он казался человеком среднего роста, чрезвычайно здоровым и широкоплечим, одет был в красный кафтан, говорил «не так чисто по-руссски», но потом сделался худ и стар, носил седые осекшиеся волосы, короткую седую бороду, одевался в китайский синий сюртук». Из этого описания видно, что кошевому не легко далась смена климата южного Поднепровья на соловецкий север. Видимо в этом заключается секрет его неимоверного 112-летнего возраста. Тяжелые условия Соловков сильно состарили Петра Ивановича, так что видом он походил на столетнего старика.

В монастыре с Калнышевским в течение всего его соловецкого заточения обращались строго: содержали безвыпускно из монастыря и удаляли не только от переписки, но и от всякого общения с посторонними людьми при неослабном наблюдении караула солдат. Это положение не изменилось вплоть до 1801г. «Пришли мы в трапезу, – рассказывает очевидец крестьянин Лукин, – перед обедом дожидали монахов с порцией. Приходит человек незнаемый, за караулом три солдата с ружьями, и спрашивает нас любопытно: «Кто царем теперь? Как цари живут нынче и какие благополучия на Руси теперь?» Мы отвечали, что царем Александр Павлович; живут по прежнему все, слава Богу, благополучно и хорошо. Он бы и больше расспрашивал, да солдаты не позволили. «От этого человека, говорили они, отойдите прочь, с этим человеком не приходится говорить вам». И монахи тоже запрещали. «Архимандрит увидит, сказывали они, так не хорошо вам за это будет». Архимандрит пришел, и он подошел к благословению. «Древний ты еси, землею пахнеши», сказал архимандрит тому человеку. И точно, он очень древен был: тут он и жизнь кончил. Опосля монахи сказывали, что это какой-то кошевой атаман».

Однако, здесь следует оговориться. Соловецкий монастырь, хоть и исполнял тюремные функции, возложенные на него государством, но не был тем лагерем особого назначения, каким он стал в XX веке во времена безбожного советского режима. Поэтому совершенно несправедливы ряд животрепещущих картин о тяготах заключения Петра Калнышевского, которые описывают некоторые доморощенные историки и публицисты, представляя последнего атамана в образе национального героя-мученика, борца за независимость, невинно страдающего в застенках Соловецкого монастыря от своеволия российских властей.

Эти рассказы пространно изложил Иван Шаповал в своей книге «В поисках сокровищ», неоднократно издававшейся в 1960–1980-е годы: «…Коли кошового перевели з Прядильної камери в інше приміщення, то від нього залишилося в камері більше як на два аршини нечистот; що просидівши в тюрмі такий довгий час, він здичавів, став похмурий і втратив зір; що в нього, як у звіра, виросли великі пазури, довга борода і весь одяг на ньому, каптан з гудзиками, розпався на лахміття і звалювався з плечей». Второй рассказ: «Коли імператор Олександр І відвідав Соловки і побачив яму, в якій сидів кошовий Петро Калнишевський, він «пришел в ужас». Щоб чимось задобрити невинного мученика, імператор спитав Калнишевського, яку б він хотів винагороду за перенесені муки й страждання? Калнишевський зневажливо зміряв поглядом царя: «Нічого мені, государю, не треба, опріч одного: накажи збудувати острог для таких же мучеників як і я, щоб вони не страждали в земляних ямах». Цар наказав ями ліквідувати…»

Такие мнения о соловецком заточении Калнышевского бросают тень не только на государственную власть, но и на саму Православную Церковь, которая допускала столь бесчеловечные условия в древней и знаменитой своей святостью обители. Поэтому следует сказать, что все эти мифы не соответствуют действительности.

Земляные ямы действительно были на Соловках одним из способов наказания преступников, которые совершили тяжелые преступления против религии и морали: по сути это была своего рода епитимья, к которой прибегали и сами пустынники по собственной воле. Ужасные рассказы об этих ямах зафиксировал в 1872г. В. Немировича-Данченко, хотя монахи его уверяли, что «подземные тюрьмы» на Соловках являются выдумками газетчиков. Известно, что еще в 1742г. царское правительство приказало Соловецкому настоятелю засыпать все ямы для колодников, а их самих перевести в наземные помещения. Настоятель в отчете правительству отрицал наличия колодницких ям, а специальная правительственная инспекция монастыря не выявило случаев содержания заключенных не предусмотренное инструкциями. Тем не менее, это не прекратило существование слухов о таких ямах.

Кошевого содержали как знатного узника, и это предусматривало особые привилегии. Так, при архимандрите Герасиме (Ионине) (1793-1796), был восстановлен древний монастырский устав, по которому монахам запрещалось иметь собственность. Все монахи питались вместе в трапезной. Так как заключенные считались своеобразными послушниками, то устав распространялся и на них. Исключение составляли знатные узники, которые могли иметь собственное имущество и даже питались наравне с высшим духовенством монастыря.

Известно, что на содержание Петра Калнышевского правительством выделялись средства из расчета 1 рубль в день, т.е. белее 360 рублей в год. Для примера, при существовании Запорожской Сечи кошевой атаман получал в год всего 70 руб., а годовое содержание соловецкого монаха – 9 рублей, простого заключенного от 10 до 30 рублей. Это позволило атаману нанять работников для ремонта каземата (келии) Головленковской тюрьмы, расположенного в Архангельской башне, где первоначально разместили запорожского узника. В течении 25-летнего пребывания на соловках кошевой не менее трех раз менял свое место нахождения, и во всех случаях его келии отличались хорошими условиями для жизни.

Так что, когда мы говорим о соловецком кресте Петра Калнышевского – то имеется ввиду моральные страдания человека, который на свободе был облечен огромною властью и богатством, и вдруг был невинно обвинен и лишен и свободы, и богатства, и власти. Христианский подвиг веры Петра Калнышевского можно сравнить с подвигом веры ветхозаветного Иова Многострадального.

И действительно, последний кошевой атаман место своей скорби воспринял как место духовного подвига. Как было в традиции у запорожцев, если они не погибали на войне, то часто уходили заканчивать дни своей земной жизни, подвизаясь в подвигах духовных в монастыре. Видимо, в свое время такую кончину себе готовил и Петр Калнышевский, будучи еще кошевым атаманом. Поэтому со спокойным духом Петр Иванович принял волю Божию, когда царским указом был заточен в монастыре, куда возможно и так стремилась его душа.

Заключение в Соловецком монастыре сделало Калнышевского еще более религиозным; жил он, по аттестациям властей, чрезвычайно тихо и спокойно, ревностно исполняя требуемые Православной церковью обряды. Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, регулярно исповедовался и причащался . Первая исповедь кошевого атамана в стенах Соловецкого монастыря состоялась в день его прибытия 29 июля 1776г. В ежегодных ведомостях, где соловецкий архимандрит кратко отмечал образ поведения узников, о запорожском атамане неизменно представлялась следующая запись: «ныне житие препровождает смиренно и никаких безпокойств никому от него не происходит» . Трижды в году, на Пасху, Преображение и Рождество, его выводили из кельи, вероятно для присутствия на богослужениях и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора.

Пребывая в заточении, Калнышевский продолжал вносить ценные дары в православные храмы. В 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору Соловецкого монастыря запрестольный крест, изготовленный из серебра весом более 30-ти фунтов , в 1798 году на средства Калнышевского была изготовлена сребропозлащенная риза с венцами, весом 24 фунта 84 золотника , а накануне своего освобождения из заключения, в 1801 году, поднес в дар монастырю оклад для Евангелия, напечатанного на александрийской бумаге. Его оправа, по описанию архимандрита Мелетия, была обложена “серебром золоченым; на верхней доске девять образов финифтянных, украшенных стразами; на корешке следующая надпись: «Во славу Божию устроися сие Св[ятое] Евангелие, во обитель Св[ятого] Преображения и Преподобных отец Зосимы и Савватия Соловецких чудотворцев, что на море окиане, при архимандрите Ионе, а радением и коштом бывшаго Запорожской Сечи кошеваго Петра Ивановича Кольнишевскаго 1801 г., а всего весу 34 фун[та] 25 золот[ника] и всей суммы 2435 руб[лей]” .

Если, исходя из веса драгоценных металлов и приблизительной оценки работы, предположить цену запрестольного креста и ризы по 1000 руб. каждая и прибавить известную цену оклада Евангелия, получим общую сумму 4435 руб. Зная, что ежегодно Калнышевский получал на свое содержание примерно 360 руб., получится, что для сбора этой суммы ему понадобилось 12 лет и 3 месяца. Зная, что общий срок его пребывания в соловецком заключении составил без малого 25 лет, получается, что практически половина всего денежного содержания употреблялась Петром Ивановичем для дарения монастырю.

Богомольный узник дождался своего освобождения весною 1801 года. 15 марта того года император Александр I, по случаю своего восшествия на престол, издал указ об амнистии лиц, содержащимся в заключении по ведомству Тайной экспедиции. Петр Калнышевский значился среди тех, кто был включен в список № 1 – «о заключенных в крепостях и в разныя места сосланных с лишением чинов и разнаго достоинства», предписывалось «освободить их немедленно из настоящих мест их пребывания и дозволить возвратиться, кто куда желает, уничтожа над последними и порученный присмотр» .

В ответ на дарование ему свободы Александром I кошевой отвечает, что и «здесь (в Соловецком монастыре) оною (свободой) наслаждаюсь в полной мере». Таким образом, согласно свидетельству самого Петра Ивановича, в конце жизни он достиг той духовной свободы, к которой стремиться всякий православный христианин. Не желая по старости (ему уже было, согласно документу, 110 лет) и слепоте покидать Соловки атаман просит оставить его на прежних условиях в монастыре, чтобы «остаток дней моих посвятить в служении Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез двадцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающегося конца моей жизни». Прошение Калнышевского было удовлетворено Александром I, который предписал «жалованье продолжать производить по смерть его» .

Итак, следуя старому запорожскому обычаю, Петр Калнышевский остался доживать свой век в православном монастыре. Его благочестивая жизнь и откровенная набожность, явленная житием и щедрыми пожертвованиями Соловецкой обители, без сомнения, внушала искреннее уважение монашеской братии. Получив свободу Петр Иванович сделался простым послушником Соловецкой обители и, прожив два года на свободе, почил в мире с людьми и Богом «смертью благочестивою доброю» 31 октября (ст.ст.) 1803г. Последний кошевой атаман Запорожской Сечи был похоронен на почетном месте – южном подворье Спасо-Преображенского собора. Это было особой честью, оказанной последнему запорожскому кошевому соловецкими иноками. Обычно умерших монахов, послушников, монастырских трудников и, наверное, заключенных хоронили у церкви Онуфрия Великого, расположенной за пределами Соловецкого кремля .

Рядом с местом погребения Калнышевского находились могилы видного государственного и церковного деятеля начала XVII века Авраамия Палицына и соловецкого архимандрита Феодорита. В 1856 году по распоряжению архимандрита Александра Павловича на могиле Калнышевского была установлена плита, на которой высечена эпитафия, которая как нельзя лучше отражает духовный подвиг на Соловках последнего кошевого атамана Запорожского Войска Низового: «Господь наш Иисус Христос положил душу свою на кресте за всех нас не хочет смерти грешника. Здесь погребено тело в Бозе почившего Кошевого бывшей некогда запорожской грозной сечи козаков, Атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году по Высочайшему повелению снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить обитель в коей обрел душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины. Скончался 1803 года октября 31 дня в Суб. 112 лет от роду, смертию благочестивою доброю. Блажени мертвии умирающие о Господи: Аминь».

Епістолярна спадщина академіка Д. І. Яворницького. – Вип. 3. – С. 141.

Таранушенко С. А. Монументальна дерев’яна архітектура Лівобережної України. – С. 247.

Кому-то показался удивительным факт канонизации Петра Калнышевского, «последнего кошевого атамана Войска Запорожского» Украинской Православной Церковью Московского Патриархата. Мол, раскольники-филаретовцы сделали из атамана безвинного страдальца, «канонизировав» его в 2008, а нам и негоже двигаться по трясинам кравчучко-ющенковсго проекта. Сразу заметим, - раскольники не совершили, а лишь имитировали канонизацию. Их «церковь» (по сути, полукриминальная группировка) не может совершать таинств, освящений, канонизаций по причине своей раскольнической безблагодатности. Им под силу лишь пародировать, вытворять - по сути - клоунские кощунства. В данном случае это не сложно показать.

Но вначале скажем о канонизации атамана в УПЦ Московского Патриархата. Прославлению в лике местночтимых святых Запорожской епархии Петра Калнышевского (1691-1803) предшествовала, как и должно, многосторонняя подготовительная работа. В результате священный синод УПЦ МП 23 декабря 2014 года рассмотрел рапорт архиепископа Херсонского и Таврического Иоанна, председателя Синодальной комиссии по канонизации святых, о причислении к лику местночтимых святых Запорожской епархии последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского. Местночтимые святые - святые, канонизированные в отдельных епархиях, не имеющие общецерковного почитания, иногда временно не имеющие. Таковыми в своё время были даже Киево-Печерские святые, а в недавнее время Оптинские старцы, святитель Пётр Могила и др. В Журнале заседания Синода сказано: «Рассмотрев житие, труды, подвиги и учитывая народное почитание Петра Калнышевского -

ПОСТАНОВИЛИ:

Благословить местное прославление и почитание в пределах Запорожской епархии Петра Калнышевского.

Утвердить иконописное изображение Святого.

Утвердить представленные проекты тропаря, кондака и молитвы Святому.

Память праведного Петра Калнышевского совершать 31 октября / 13 ноября (старый / новый стиль), в день его преставления».

Слов об утверждении жития святого в постановлении нет. Очевидно, оно должно быть составлено с учётом всех современных научно-обоснованных исторических данных.

Церковное прославление праведного Петра Калнышевского состоялось 13 ноября 2015 года в Покровском архиерейском соборе города Запорожье во время Божественной Литургии, которую возглавил предстоятель УПЦ Блаженнейший Митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий, в сослужении епископата и духовенство УПЦ МП.

В своей проповеди митрополии Онуфрий сказал о смысле произошедшего:

Братия и сестры! Сегодня мы совершили прославление святого праведного Петра Калнышевского, который за свое благочестие, за те чудеса, которые он совершил и совершает, за тот подвиг терпения и любви к Богу, которые он показал в своей жизни, причислен к лику святых. Святой Петр провел 25 лет в заключении и вышел оттуда, наполненный благодатью Божьей. Он назвал это место родным для себя, не захотел его оставить и провел остаток своей жизни в той обители, которая сначала была для него темницей, а потом стала раем духовным. Это пример того, если человек живет с Богом, как можно соединить в себе разумную гармонию и служение, и благочестие и любовь к Богу».

Предстоятель отметил труды архиепископа Запорожского и Мелитопольского Луки по подготовке прославления святого:

Я знаю, что владыка Лука много совершил подвигов и трудов. Он ездил на Соловки, писал в разные инстанции, пока добились того, чтобы мощи святого Петра были обретены. Частица мощей находится сегодня в этом кафедральном соборе...»

Дню прославления предшествовала серьёзная работа - не только административная, но и научная, поисково-археологическая, исследовательская. Всё вместе это и позволило совершить чин прославления святого в соответствии с церковными канонами. Время покажет, будет ли утверждено общецерковное прославление праведного Петра Калнышевского.

Здесь мы не будем говорить о жизни и судьбе Калнышевского до Соловков, лишь заметим, что конкретное преступление, из-за которого атаман, прежде верно служивший престолу и награждённый Екатериной II золотом и бриллиантами, был сурово покаран, не вполне уяснена. «Разгон» Запорожской Сечи как воинской структуры, утратившей своё значение, разумеется, ни причиной, ни поводом не являлся: Калнышевский ни в коей мере не воспрепятствовал событиям 4 июня 1775 года на Сечи. Из докладной Григория Потемкина императрице Екатериной II следует, что причина репрессии состоит в том, верноподданные императрицы «сносили буйство бывших запорожцев... претерпев убытков более нежели на 200000 рублей». Потёмкин констатирует, что за «вероломное буйство», доказательства которому были тогда очевидны, Калнышевский и двое его приближённых «по всем гражданским и политическим законам заслужили, по всей справедливости, смертную казнь». При этом Потёмкин испрашивает у императрицы повеления «объявить милосердное избавление их от заслуживаемого ими наказания», заменив смертную казнь «на вечное содержание в монастыри». Таким образом, Григорий Потёмкин, который симпатизировал Калнышевскому, спас бывшего атамана от казни. Потёмкин предложил определить кошевого в Соловецкий монастырь, выделяя на его содержание «по рублю в день», то есть по 365 рублей в год. Заметим, содержание монахов обходилось казне в ту пору по 9 рублей в год. На докладную Потёмкина императрица Екатерина II наложила резолюцию: «Быть по сему». 14 мая 1776 года Царское Село».

Из Москвы в Соловецкий монастырь Калнышевский был отправлен 25 июня 1776 года. Его сопровождал конвой и обоз из девяти (!) подвод. Запись о его первой исповеди в Соловецком монастыре сделана 29 июля 1776 года.

Помилован Пётр Калнышевский в 1801 году указом Александра I. Из монастыря уезжать отказался.

В Соловецком монастыре сохранилась могильная плита, бывшая до разорения 1930-х на лучшем участке монастырского кладбища, вблизи могилы Авраамия Палицына, знаменитого писателя, келаря Троице-Сергиева монастыря.

Из эпитафии нам известны даты и некоторые важные обстоятельства жизни Калнышевского в монастыре, например, что «он в 1801 году, по Высочайшему повелению снова был освобожден, но уже сам не пожелал оставить Обитель, в коей обрел душевное спокойствие смиренного Христианина, искренно познавшего свои вины. Скончался 1803 года, октября 31 дня, в суб. 112 лет от роду, смертью благочестивою, доброю».

«Смертью благочестивою, доброю» - это в отличие от некоторых раскольников и еретиков, которые упорствовали до смерти и о смерти которых делалась в монастыре соответствующая запись.

Теперь о «филаретовской канонизации».

Материалы «поместного собора» УПЦ Киевского патриархата по «канонизации» Петра Калнышевского от 12 июля 2008 содержат набор баек и феерического вздора, давно объяснённых и опровергнутых, в том числе современными украинскими учёными на основании архивных данных, сопоставлений, исследований. Обосновывая праведность кошевого атамана, «филаретовцы» решили вопросом истинности «фактов» не задаваться. Описывая пребывание бывшего атамана в Соловецком монастыре (этот период жизни Калнышевского является поводом для канонизации его в лике праведных), они в качестве «фактов из жизни» включили в свой документ фольклорные предания и слухи, которые обычны для судеб многих исторических деятелей, но которые к реальности отношения не имеют. Это прекрасно знают историки и сепарируют выдумки и реальные факты.

Филаретовские историки (если там таковые есть) не стали обременять себя изучением вопроса, а натаскали в свой документ всего, что, по их мнению, может сгодиться для доказательства чудовищных мучений бывшего атамана на Соловках в продолжении 25 лет. Всякое лыко в строку. Надо сказать, что в свой текст они включили без разбора как собственные фантазии (например, о дне рождения атамана), так и переработанные «устные предания», так и плод манипуляций советского периода, когда некоторые историки старались посильнее прищучить самодержавно-крепостнический строй и «тюрьму народов».

Из документа УПЦ КП от 12.07.2008 приведём лишь два примера, мягко выражаясь, абсолютной халтуры и шарлатанства. Цитируем в переводе, а из русских источников - в подлиннике.

Филаретовцы сообщают своим приверженцам, излагают ужастик; цитата: «Старожилы монастыря рассказывали, что «после Калнышевского осталось в камере более двух аршин нечистот, что, просидев в тюрьме такое длительное время, он одичал, стал мрачный и потерял зрение; что у него, как у зверя выросли когти, длинная борода и вся одежда на нем, кафтан с пуговицами, распался на куски и спадал с плеч».

Действительно, за 25 лет нахождения в земляном мешке среди своих фекалий (два аршина - это метр сорок!) не мудрено, что и когти будут как у зверя, и одежда распадётся. Откуда эти сведения?..

На самом деле о Калнышевском историкам известно очень многое, вплоть до имён и фамилий солдат, сопровождавших и служивших ему, о его подарках монастырю, о его тратах, о времени ремонта крыши над его кельей, о времени его исповедей. Известны и источники, откуда что пошло гулять по свету.

Слух о том, что Калнышевский содержался в земляной тюрьме, записал на Соловках известный Д.И. Яворницкий в 1887 году, через 84 года после смерти атамана. В советские годы этот рассказ «развил» литератор Иван Шаповал - в книге «В поисках сокровищ». На самом же деле в земляной тюрьме Калнышевский сидеть никак не мог. Земляные тюремные ямы в России были запрещены монаршим указом ещё в 1742 году, за треть столетия до появления на острове Калнышевского, при Елизавете Петровне. В 1758 году исполнение указа было проверено. Чиновники установили, что все земляные норы на Соловках замурованы. Одновременно с рассказом о земляной тюрьме «филаретовские историки» взялись утверждать: «Петр Калнышевский доживал свою жизнь страдальца в каменном полуподвальном сыром холодном каземате. Очевидцы так описывали камеру заключенного праведника: «Перед нами маленькие, аршина в два, двери с крошечным окошечком посредине: двери эти ведут в жилище узника, куда и мы входим. Оно имеет форму лежащего урезанного конуса из кирпича длиной аршина четыре, в ширину сажень, высота при входе три аршина, в узком конце - полтора...» И далее: «стены мокрые, заплесневелые, воздух затхлый, спертый».

«Очевидец» - это невольный историк М.А. Колчин, побывавший на Соловках через 70 лет после смерти атамана, в 1870-х. Его книга «Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в ХVІ-ХІХ вв.» (1908) - соловецкая классика, известна всем, кто занимался историей монастыря вообще и Калнышевским в частности. Описав давно заброшенную полуподвальную келью (Колчин там видел почерневшую икону и засохшую веточку вербы), автор передаёт слух: «Рассказывают, что в рассматриваемом нами каземате последний кошевой бывшей Сечи Запорожской, Кольнишевский, просидел 16 лет, будучи более ста лет от роду». Не менее хорошо известна и другая книга по этой же тематике - советского историка Г.Г. Фруменкова «Узники Соловецкого монастыря. Политическая ссылка в Соловецкий монастырь в XVIII-XIX веках» (1965). В ней автор тенденциозно решил передёрнуть записанный Михаилом Колчиным слух, превратив его в утверждение: «М.А. Колчин так описывает каземат...» Ну и далее, по тексту про «воздух затхлый, спертый». Вот и «киевский патриархат» пристроил к описанию древней келии утверждение про «доживал свою жизнь», не в состоянии внять правде истории. Современный украинский историк В.В. Грибовский, рассматривая в монографии «Соловецкое заключение Петра Калнышевского в микроисторической прорисовке» (2013) исторические реалии, приходит к выводу: «В любом случае, Калнышевский находился в наземном помещении. Это видно из письма наместника монастыря Симона от 12 октября 1779 года (через три года после приезда на Соловки. - О.М.), адресованного архимандриту, в котором сообщалось: «По многократной меня прозбе Петра Ивановича Колнышевского, для надобности ему к поправлению и перекрытия кельи, в которой он живет, что от дождя великая теча происходит...» Наместник испрашивал разрешения починить келью за счёт Калнышевского. «Калнышевский мог на собственные средства нанимать плотников для починки крыши, - продолжает Грибовский. - Кроме того - даже совершать богатые дарения монастырю...» Из других источников известно и следующее: «Одеждою арестанты пользовались так же монастыря. Белье и не теплую верхнюю одежду дозволялось носить свою. Монастырь выдавал пару рубашек и порток, чулки суконные и холщевые... а иногда и кафтан». Так что если кафтан и портился, арестант мог получить новый или купить на свои деньги. А деньги у Калнышевского были, и, как увидим чуть ниже, даже с избытком. Михаил Колчин вдобавок сообщал: «На свои деньги арестанты могли заказывать себе пироги, булки, покупать лакомства и пр.» О страже: «Солдаты жили в коридорах в непосредственном соседстве с арестантами. Такая близость неминуемо смягчала отношения между арестантами и караульными, они сживались, иногда сдруживались». Известно, что многие годы Калнышевского охраняли четверо одних и тех же солдат. Современные исследователи показывают, что «как и монашествующая братия, заключённые находились в приспособленных кельях, в которых существовала отопительная система, идущая от хлебопекарных и других печей». То есть «условия нахождения в соловецких тюрьмах были терпимые». А по сравнению с другим узниками, Калнышевский был явно в привилегированном положении, получая на своё содержание значительные суммы. Настолько значительные, что половину из этих средств он мог употреблять на украшение любимой монастырской церкви. Известно, что атаман пожертвовал Спасо-Преображенскому собору запрестольный 30-ти фунтовый серебряный крест, что позже на его средства была изготовлена «сребропозлащенная риза с венцами, весом 24 фунта 84 золотника». А в год своего освобождения он преподнёс в дар необыкновенное Евангелие - с окладом «серебром золоченым; на верхней доске девять образов финифтянных, украшенных стразами». На корешке была сделана замечательная надпись: «Во славу Божию устроися сие Св.Евангелие, во обитель Св.Преображения и Преподобных отец Засимы и Савватия Соловецких чудотворцев, что на море окиане, при архимандрите Ионе, а радением и коштом бывшаго Запорожской Сечи кошеваго Петра Ивановича Кольнишевскаго 1801 г., а всего весу 34 фун. 25 золот. и всей суммы 2435 руб.» Он жил Церковью.

Ничего из конкретных реалий «филаретовских историков» не интересовало. Нагромоздили страшилок.

УПЦ МП за последние 25 лет причислила к лику святых более двухсот человек. В основном это новомученики. Церковными историками, порой безвестными, в архивах проделана колоссальная работа, изучены тысячи дел. Такую работу «филаретовцы» не делали по простой причине, у них нет подвижников, готовых годами сидеть в архивах, теперь уже и закрытых. Раскольники «канонизировали» около 20 известных исторических деятелей. Иногда это уже прославленные в канонической Церкви святые, иногда нет. Но в любом случае, никаких специальных исследований они не проводили.

Кто-то увидел в недавней канонизации Петра Калнышевского реверанс в сторону раскольников, акт сближения УПЦ МП и УПЦ КП, готовность простить учинивших раскол. На самом же деле наша Церковь, в том числе и на нынешней Украине, как и века, идёт своим путём, адекватно воспринимая реалии времени. Желание не иметь с раскольниками ничего общего, конечно, похвально. Но если раскольники и еретики почитают, скажем, Владимира Крестителя или Николая Чудотворца - это не повод думать о деканонизации этих святых. Так нет повода не канонизировать и праведника, если он по церковным канонами свят. Ну а преодоление раскола возможно, как известно, лишь на канонических основаниях - путём смирения гордыни и покаяния.

Последний кошевой атаман Запорожской Сечи, военный и политический деятель, дипломат, организатор освоения земель Нижнего Приднепровья, кавалер Золотой медали на Андреевской ленте Российской империи.

Петр Иванович Калнышевский родился в селе Пустовойтовка близ города Ромны, Лубенского полка (ныне Сумской обл.). Происходил из украинской шляхетско-старшинской семьи. Как гласит легенда, сын казацкой вдовы попал на Запорожье в восемь лет. Там он учился в школе при сечевой церкви и прошел путь от оруженосца до кошевого атамана. За время службы в Войске Запорожском Калнышевский избирался походным полковником (1752-1761 Гг.), войсковым есаулом (1754 г.), войсковым судьей (1763-1765 гг.).

В 1755 г. казацкий кош впервые назначил Калнышевского кошевым атаманом - главнокомандующим всего войска, которого избирали из наиболее опытных, храбрых и находчивых старшин. Калнышевский оставался кошевым до 1762 г., когда его, как особу, нежелательную для правительства, устранили от должности. Однако авторитет бывшего кошевого среди казачества был настолько велик, что в 1765 г. его избрали атаманом во второй раз. Вместе с ним тогда были назначены войсковым судьей Павел Головатый и генеральным писарем Иван Глоба. В 1775 г., когда российское правительство ликвидировало Запорожскую Сечь, их арестовали вместе с кошевым атаманом Калнышевскнм.

В свое время Калнышевский содействовал развитию на Запорожье земледелия и скотоводства. Благодаря его руководству и хозяйствованию, Юг современной Украины превратился в автономный политический и экономический организм. Кошевой стал одним из богатейших людей в Украине - владельцем хуторов, зимовников, пахотных полей и пастбищ, 16 тысяч голов скота. Для увеличения численности населения Запорожья он содействовал крестьянам, бегущим от панской неволи, в колонизации свободных земель, неоднократно освобождал земляков из татарского плена и предоставлял им земельные наделы. Так стараниями кошевого в степи появлялись все новые и новые села.

Калнышевский прославился и как меценат: на собственные средства соорудил церкви в Лохвице, Ромнах, Петриковцах, казацком Межигирском монастыре под Киевом. Храму родного села атаман подарил драгоценное «Евангелие» стоимостью 600 руб. золотом.

Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Калнышевский проявил себя талантливым руководителем казачества и в 1771 г. был награжден именной Золотой медалью с бриллиантами на Андреевской ленте и надписью «Войска Запорожского кошевому Калнышевскому за отменную храбрость против врага, поступки и особенное к службе старание». Такие медали российское правительство вручало донским и запорожским казакам, зачисленным в армию Румянцева.

В 1773 г. атаману присвоили воинское звание генерал-лейтенанта. Калнышевский был опытным воином, выдающимся полководцем, мудрым политиком и умелым хозяйственником. Однако он не проводил все время на Запорожье, вдали от «цивилизации», - неоднократно бывал в столице, возглавляя казацкие посольства к Петру III и Екатерине П.

Хотя запорожцы исправно несли сторожевую службу и принимали активное участие в войнах с Турцией 1736-1739 и 1769-1774 гг., российское правительство относилось к ним подозрительно, считая потенциальными бунтовщиками. Более столетия, со времени Переяславской рады 1654 г., Запорожская Сечь оставалась «головной болью» для российского правительства. В частности запорожцы укрывали беглых крепостных, игнорируя грозные окрики Москвы и Петербурга. Подконтрольная им территория представляла собой неугасимый источник недовольства и бунта. Когда в 1773 г. вспыхнуло восстание Е. Пугачева, запорожцы его поддержали и собрались идти на Москву. После этого императрица решила, что с приднепровской казацкой республикой нужно покончить как можно скорее. До этого времени Запорожье было необходимо царизму, поскольку существовала угроза со стороны Крымского ханства, однако после подписания в 1774 гг. мирного соглашения с Турцией необходимость в казацкой защите южных границ отпала - крымский хан принял русское подданство. Судьбу Сечи решила её конфронтация с генерал-губернатором вновь созданной Новороссийской губернии - князем Г. Потемкиным. Ему и было поручено уничтожить Сечь.

Майским днем 1775 г. генерал-поручик П. Текелли (наместник Потемкина в должности командующего в Новороссии) занял с войсками Сечь. Одновременно отдельные отряды оккупировали казацкие паланки. Заняв ключевые позиции и наведя на Сечь пушки, Текелли вызвал к себе казацкую старшину и зачитал ей манифест императрицы о ликвидации Сечи. Свое решение Екатерина II обуславливала тем, что существование Сечи представляет угрозу безопасности империи. Желая быть суровой, но справедливой, императрица подчеркивала, что помнит храбрость казаков во время войны с турками. В связи с этим она приказывала всем желающим остаться на бывшей Сечи и получить для возделывания землю. Казацкую же старшину, лояльную к правительству, манифест уравнивал в правах с русским дворянством.

Казаки во главе с Калнышевским для предотвращения кровопролития решили не оказывать сопротивления.

После ликвидации Сечи бывшего кошевого атамана препроводили в Петербург. Военная коллегия признала его виновным в неповиновении правительству. Историки считают, что причиной монаршего гнева стали планы Калнышевского основать с верной ему старшиной и казаками новую Сечь за пределами империи. Старого Калнышевского приговорили к смертной казни, которую, по просьбе самого Потемкина, заменили пожизненным заключением в Соловецком монастыре. А посему последний кошевой атаман запорожцев 25 лет провел в заключении, лишенный права переписки и общения.

Учитывая военные заслуги Калнышевского, на содержание и питание почетного узника правительство ежегодно выделяло значительные средства. Императрица надеялась, что последний атаман Войска Запорожского раскается, ведь ему в то время уже исполнилось 85 лет. Надеялся на это и Потемкин и периодически интересовался у Синода - жив ли еще атаман? Однако Калнышевский пережил и «светлейшего князя», и «императрицу Всея Руси». За все время заточения узник ни разу не обратился ни к Екатерине II, ни к её преемникам с просьбой о помиловании. В 1801 г. внук императрицы Александр I приказал освободить Калнышевского и предоставил ему право выбора места проживания. Однако бывший кошевой не пожелал покинуть Соловецкий монастырь из-за солидного возраста (ему исполнилось 110 лет) и слабого здоровья - он ослеп и стал угрюмым, однако сохранил здравый рассудок. Ознакомившись с указом императора, Калнышевский написал ответ Архангельскому губернатору, в котором не без иронии поблагодарил за освобождение и попросил разрешения окончить жизнь в обители, к которой за 25 лет успел привыкнуть.

Калнышевский прожил в монастыре еще два года, умер в 1803 г. и был похоронен рядом с Преображенским собором. Могила славного атамана, сильного духом и телом, не сохранилась: в 1930-х годах в Соловецком монастыре вновь была создана тюрьма - уже для врагов советской власти, и на месте монастырского кладбища были разбиты огороды, которые возделывали политзаключенные. От захоронения Калнышевского осталась только каменная могильная плита.

После ликвидации Сечи часть запорожцев основала в турецкой провинции Добрудже (современная Румыния) Задунайскую Сечь, существовавшую до 1828 г. Другие казаки ушли на Кубань и основали там кубанское казачество. Из казаков, оставшихся в Российской империи, правительство сформировало Черноморское казацкое войско, принимавшее участие в русско-турецкой войне конца XVIII в.

Манифест Екатерины II 1775 г. превратил запорожские зимовники в казенные села, а самих воинов-казаков - в посполитых крестьян, некоторые из которых вскоре разбогатели, создав огромные степные хозяйства.

Русское правительство начало раздачу земель Запорожского Коша, вошедших в состав Новороссийской и Азовской губерний. Наряду с российскими вельможами получали наделы также дворяне и офицеры. Для скорейшего освоения этих земель Екатерина II предоставила льготы колонистам разных национальностей - грузинам, грекам, болгарам, калмыкам, молдаванам, евреям и больше всего немцам.

На месте последней запорожской Подпольненской Сечи возникло село Покровское, в котором до XX в. сохранялось казацкое кладбище XVIII в. и действовала старинная Покровская церковь. После создания Каховского водохранилища последняя Сечь была затоплена. На её месте во время празднования 500-летия украинского казачества был установлен памятный знак - крест.



Владислав ГРИБОВСКИЙ

Калнышевский против Екатерины II : кто же победил в борьбе за колонизацию Юга Украины?

Нашими современниками запорожские казаки часто воспринимаются как поборники личной свободы, рыцари, силой своего оружия защищавшие национальные интересы Украины. Но как ни парадоксально, в истории оставляют след не те народы, что были наиболее воинственными, а те, кто смогли удерживать свои завоевания не только военной мощью, но и путем создания эффективной экономики. Было ли это свойственно запорожскому казачеству? Есть ли основания считать, что запорожцы были не только «людьми меча», но и рачительными хозяевами своих земель?

Дикое Поле

Ещё два века тому назад даже в самой буйных фантазиях трудно было представить наш южноукраинский регион в его нынешнем обличье, с бесконечной пашней полей, пересечённых прямыми линиями лесопосадок, бетонно-асфальтными городами с их урбанистическими ритмами.

Бескрайняя степь казалась вечной стихией, проглатывавшей своими травянистыми джунглями не одну цивилизацию. Зарастали ковылем развалины древних античных полисов, скифских и золотоордынских городищ, сменяли друг друга кочевнические орды, а степь всегда оставалась прежней. Ничто не нарушало её величественного спокойствия. Лишь время от времени забредал в какое-то степное урочище кочевой аул, и тогда пустынная земля оживала; везде слышался оглушительный скрип телег и топот лошадиных табунов, рёв овец и рогатого скота, сопровождаемый возгласами людей. Но стоило летнему солнцу иссушить траву, как люди со всем своим кочевым скарбом отправлялись дальше, в поисках новых пастбищ. Крики, движение и суета прекращались, и в степи воцарялась невозмутимая тишина.

Но тишина эта была обманчивой. Ведь кочевники занимались не только мирным выпасом скота, но и набегами на украинские земли, охотой за людьми для продажи на рынках работорговли. С появлением на исторической арене запорожского казачества степь стала ареной жестокого противостояния. Степная ойкумена постепенно наполнялась выходцами с Украины, создавшими особое пограничное общество, известное в истории как Войско Запорожское.

И хоть запорожцы происходили из региона с развитой земледельческой культурой, им сложно было наладить в степи обычный для украинских сёл уклад жизни. Всегда нужно было быть начеку, ожидая нападений татар, а, как известно, лучшая оборона – это нападение. Сформировавшись как вооружённая община, казачество заимствовало многие привычки и хозяйственные навыки крымских татар и ногайцев. В экономике запорожцев до середины XVIII века преобладало скотоводство и рыболовство; прибыльным занятием было «здобычництво» – грабеж кочевых соседей, который, кстати, даже облагался государственным налогом.

Что же должно было случиться, чтобы жизнь на Запорожье переменилась коренным образом? В 1734 году запорожцы вернулись из крымского подданства в российское, основали Новую Сечь (современное село Покровское Никопольского района). С этого момента Сечь находилась в прочной зависимости от Москвы. В самой Сечи расположился Новосеченский ретраншемент с гарнизоном российских солдат. Складывалась благоприятная ситуация для экономического развития региона. В степи установились прочные границы, и татарские набеги заметно пошли на убыль. Как образно заметил историк Михаил Слабченко, теперь «и местечки преобразовались на новый лад… уже не гремели выстрелы, не звенели сабли, везде слышен был скрип телег торговых караванов, будто платками махали ветряки и звенели деньги». Вчерашнее воинство стремительно превращалось в купцов, земледельцев и ремесленников.

Нашествие «гречкосеев»

И вот тогда на степное пограничье хлынул поток крестьянской колонизации. Запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам, пренебрежительно называя их «гречкосеями» и полагая, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана». А приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы. Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты. Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал, это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья. Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению и, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – посполитых , людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей.

Своей биографией Петр Калнышевский заметно отличался от предшествовавших ему кошевых атаманов. Он был родом из села Пустовойтовки (теперь Роменский район Сумской области) и происходил, скорее всего, из сотенной старшины. Сотники и полковники Гетманщины (старшина), возглавлявшие местную администрацию, изо всех сил стремились закрепить за собой дворянство и закрепостить крестьян, пускались в невероятные коммерческие предприятия и мало заботились о военной службе. Старшина Лубенского полка (на территории которого находились Ромны и Пустовойтовка) и Полтавщины вела бойкую торговлю на Запорожье и в Крымском ханстве и имела заметное влияние на Сечи. Там обосновались выходцы из Лубенского полка Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого, а также многочисленные его земляки, входившие в состав Кущивского куреня.

Укротитель степной вольницы

На Сечь Калнышевский прибыл в зрелом возрасте (ему было около 40 лет) и быстро сделал карьеру, пользуясь поддержкой разросшегося клана. В документах того времени его чаще называли Калнышем. В 1754 году Калнышевского назначили на должность войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка. Он резво разъезжал по запорожским степям, то занимаясь расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары. Но главным его занятием было преследование гайдамаков. Часто ими становились запорожцы, по старинке промышлявшие«здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением. Администрация Сечи (Кош) начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась. Отряд Калнышевского без устали преследовал и ловил гайдамаков. Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных лиц. Это впоследствии сыграло важную роль в политической карьере Калнышевского.

В 1754–1755 годах есаулу Калнышу пришлось заниматься созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино (ныне город Никополь). В 1755 и 1757 годах он вошел в состав депутации запорожцев к царскому двору, что дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства. Постепенно в его руках сосредоточилась значительная власть. К началу 1760-х на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем. Престарелый кошевой атаман Григорий Фёдоров-Лантух превратился в его марионетку. Калнышевский был внимателен к старческим капризам кошевого, заказал карету, чтоб ему удобно было передвигаться по степным дорогам. Но в вопросах власти он был непреклонен. Дошло до того, что старшина стал вместо кошевого атамана подписывать документы, а русская пограничная администрация не знала, к кому обращаться в официальных случаях: к Фёдорову или Калнышевскому. В 1762 году он решился подвинуть Лантуха и взял булаву в свои руки.

В качестве кошевого Калнышевский присутствовал на коронации императрицы Екатерины II в Москве. Но русское правительство, намереваясь отменить выборы казацкой старшины, потребовало от Коша вернуть Фёдорова к должности кошевого атамана. Калнышу пришлось оставаться «серым кардиналом» на протяжении ещё трёх лет. Наконец 1 января 1765 года на казацкой раде ему торжественно вручили булаву. Все последующие выборы, по запорожскому обычаю происходящие ежегодно, были не более чем разыгранный спектакль; Пётр Иванович неизменно оставался кошевым до 1775 года.

Многочисленные земляки и родственники, входившие в Кущивский курень, стали главной опорой власти Калнышевского. На важнейший пост полковника Кодацкой паланки (территория современных Днепропетровского, Солонянского, Томаковского и Никопольского районов ) был назначен его племянник, Иосиф Калнышевский. Сразу же после получения булавы кошевой атаман отменил все ограничения, препятствовавшие крестьянской колонизации и развитию торговли. Калнышевский решил, что с колонизацией не стоит бороться, её нужно организовать. На некогда пустынных запорожских угодьях как грибы после дождя вырастали хутора, села и разрастались прежние поселения, такие как Романково, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Перещепино , Диевка, а также Новый Кодак, Старая Самарь (на территории Днепропетровска), Никитино.

На пограничье Запорожья с Гетманщиной и Слобожанщиной началась открытая борьба за поселенцев. Конечно, было за что воевать: поселенцы – это налоги, доход в казну. Русские помещики, отхватывавшие себе участок за участком в Украине, начали наступление на запорожские земли. Они переманивали крестьян льготами, селили их на пустующем месте и со временем облагали повинностями и налогами. И получалось, что земля эта уже не принадлежала Войску Запорожскому. Крестьянский плуг действительно «тянул за собою пана». Калнышевский решил стремительно заселить приграничные земли и тем самым закрепить их в юрисдикции Сечи.

Борьба же за землю всё более обострялась. Запорожцы сжигали поместья, «прихваченные» русскими офицерами, насильно перегоняли поселян в другие места и основывали слободы. Одному из офицеров пришлось наблюдать, как ватага из 12 запорожцев перевозила целые хаты из разгромленных помещичьих сел. Подобным образом, примерно в 1772 году, возникла Петриковка: сотник Полтавского полка Семенов на запорожском порубежье основал село Куриловку. Но запорожцы насильно увели её жителей и заселили ими слободу Петровскую (Петриковка), видимо, названную в честь кошевого атамана. У Калнышевского здесь был зимовник с конным заводом. Впрочем, и русские офицеры не оставались внакладе. Особенно отличился ротмистр Пугачевский, грабивший и избивавший запорожских поселян, оскорбляя дикими выходками казацкую старшину.

Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям . Хотя ф игурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по его указке. Правительство тщётно требовало от Калнышевского ареста этих лиц. Поразительно, что его гибкость и изворотливость не давали конфликтам выходить за допустимые рамки. Кошевой атаман знал одну пикантную особенность россий ской бюрократии: на нее волшебным образом действовали взятки и оказание личных услуг, и умело этим пользовался. В Петербург из Сечи отправлялось огромное количество подношений: рыба ценных пород, икра, закупавшиеся в Крыму вина и экзотические товары. Петербургские вельможи старались ладить с кошевым атаманом, отменным знатоком крымской торговли и выгодным посредником в коммерческих предприятиях. Никто лучше него не знал, как выкупить из татарского плена невольника, найти нужный товар по сходной цене или потребовать старый долг с заграничного купца.

Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город. Чего только не было на сечевом базаре! Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу. Запорожцы стали людьми зажиточными. Гордые этим, они говорили: «Как был атаман Лантух (Григорий Фёдоров – автор), то нечего было положить и в лантух (мешок – авт.), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш». Особенным же богатством отличался, естественно, сам Калнышевский. Он завёл у себя модные покои, убранные дорогими коврами и шпалерами, выписывал из Петербурга газеты с описанием потешных чудачеств; его закрома ломились от изобилия яств и деликатесов. Мыслимо ли такое было во времена простого и сурового быта Ивана Сирко или Костя Гордиенко?!

Богатство Калнышевского раздражало простых сечевиков. Ещё большее недовольство вызывало преследование им гайдамаков, имитация выборов старшины и обустройство земледельческих поселений с, практически, «панскими» порядками. В декабре 1768 года на Сечи вспыхнуло мощное восстание; казаки-сирома ночью окружили дом, намереваясь его убить. Калнышевский бежал через чердак своего дома, переодевшись в монашескую рясу. Он пробрался тёмными закоулками предместья в днепровские плавни и спрятался там до рассвета. А на следующий день кошевой со своими сторонниками из зажиточных казаков, при содействии российских солдат из Новосеченского ретраншемента, жестко подавил восстание, расстреляв толпу картечью из армейских пушек. Многих запорожских бунтовщиков тогда запроторили в Сибирь и подвергли пыткам. Но даже такая крутая расправа не способствовала упрочению его авторитета.

Пламя войны

Русско-турецкую войну 1768–1774 годов запорожское казачество встретило расколотым и дезорганизованным. Вражда между противоборствующими группировками – зажиточным казачеством, поддерживавшим реформы Калнышевского, и сиромой, которая стремилась сохранить «здобычницкий» уклад жизни, не утихала. То в одном, то в другом месте вспыхивали восстания, плелись заговоры против Калнышевского и писались на него доносы. Полковой старшина Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями». Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился».

Вряд ли это соответствовало действительности. Калнышевский хоть и был ревностным охранителем автономии Запорожской Сечи от зарвавшихся царедворцев, но никогда не шёл на конфликт с правительством. Склонная к бунтам и гайдамачеству сирома была для него не меньшим врагом, нежели имперские аппетиты российских пограничных губернаторов. Российскими штыками он подавил декабрьское восстание 1768 года, не мог без них обойтись и при подавлении дальнейших мятежей.

И вот война. Казаки отказывались идти в поход, полагая, что на горизонте их хутора или зимовника татары не появятся; зажиточные казаки, имевшие добротное вооружение, посылали вместо себя плохо вооружённую бедноту. Зимой 1769 года мощные набеги крымских татар и ногайцев опустошили западные и северо-восточные пределы Запорожья; особенно пострадали густонаселённые Самарская и Орельская паланки. Ущерб был огромный. Только из-за этого запорожцы стали более охотно снаряжать войска. К весне Калнышевский смог контролировать ситуацию и произвести ответный удар опустошением ногайских аулов на реке Молочной и возле Перекопа.

В следующем году перевес в военных действиях стал не в пользу Крыма и Турции. Запорожцы под командой Калнышевского сокрушали коммуникации противника, опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (ныне Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога, содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле. Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под власти Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу лёгкой кавалерии противника.

Запорожье быстро оправилось от потрясений. На пепелище вновь возникали села и хутора, снова хлынул поток колонизации. К концу войны украинские поселения густыми островками покрыли берега Южного Буга, Присамарья, степного левобережья Днепра, Северского Донца, и даже нижнего Дона. Весь этот регион стремительно обретал украинский облик и органично присоединялся к массиву украинской территории. Последствия реформ Калнышевского были ошеломляющими: через открытый им клапан украинские крестьяне заселили всю причерноморскую степь. Вот тогда-то в Петербурге, где на прежние «шалости» запорожцев смотрели сквозь пальцы, встревожились не на шутку, ведь вместо запланированной Новороссии, которую намеревались заселить разнородным населением, в Северном Причерноморье возникало продолжение той самой Украины, которую на протяжении всего XVIII века методично доводили до полного политического банкротства. Тогда же борьба русских помещиков и запорожцев за землю обострилась до предела. В разных местах, особенно на побережье Северского Донца и Тора, вспыхивали вооружённые столкновения. Екатерина II решилась ликвидировать Запорожскую Сечь.

Разрушение Сечи

Но пока игра продолжалась. Калнышевский получал правительственные награды и комплименты от влиятельных вельмож. Петр Калнышевский и шеф военной коллегии России Григорий Потёмкин обменивались любезностями, кошевой слал дорогие подарки, а Потёмкин содействовал ему в предоставлении автономии православной церкви на Запорожье – начальник сечевых церквей отец Владимир Сокальский получил сан архимандрита. Войско Запорожское триумфально вернулось в Сечь с победоносной войны. И вот в ночь с 4 на 5 августа 1775 года войска генерала Петра Текелии без лишнего шума заняли Запорожскую Сечь. После непродолжительных переговоров были арестованы кошевой атаман и старшина.

Дальнейшие обстоятельства складывались более чем загадочно. В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи о вине Калнышевского говорилось лишь намёками. В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных». В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора, Г. А. Потёмкина. Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с русскими помещиками за землю, а также то, что царское правительство считало главной виной последнего запорожского кошевого колонизацию Юга Украины. Вот почему без явного преступления имперских законов он получил пожизненное заключение на Соловках и полнейшую изоляцию. Даже через много лет после смерти Калнышевского никто в Украине не знал, где он провёл остаток дней и где его могила.

Соловецкая обитель

Первое время после ареста Калнышевского содержали в Москве, в конторе Военной коллегии. 25 июня 1776 года его в сопровождении семи конвоиров отправили в Архангельск. Для отправки заключённого на Соловецкие острова наняли корабль купца Воронихина. Опасное путешествие по Белому морю затянулось до 29 июля; судно дважды садилось на мель, получило повреждение и было кое-как отремонтировано. Только 30 июля архимандрит Соловецкого монастыря Досифей отрапортовал о принятии «государевого преступника».

Имущество Калнышевского, арестованное сразу же после занятия Сечи Текелией, поступило в государственный секвестр. Из этой суммы на содержание узника выдавалось 360 рублей в год. Деньги более чем пристойные, если учесть, что годовое содержание простого монаха или арестанта обходилось в 9 рублей. По существующим данным, места, где Калнышевский отбывал заключение, связаны с Архангельской или Головленковской, Прядиленной и Белой башнями Соловецкого кремля, а также с Келарской палатой соловецкого Спасо-Преображенского собора. Содержали его, конечно же, не в земляной яме, как иногда излагается в литературе. Он был знатным заключённым и мог позволить себе некоторые блага за собственные деньги. Впрочем, денег, что ему исправно выдавались, на себя он расходовал мало. В 1794 году Калнышевский пожертвовал Спасо-Преображенскому собору запрестольный серебряный крест весом более 30-ти фунтов (13,6 килограмма), а в честь своего освобождения подарил Евангелие, оправленное в серебро с позолотой, одна оправа которого весила больше двух пудов (32 килограмма).

На свободу Калнышевский вышел в мае 1801 года по амнистии, дарованной по случаю коронации царя Александра І, НО остался коротать свой век послушником при монастыре. Архимандрит, увидев однажды старца преклонных лет в трапезной, не удержался, чтобы молвить: «Древний ты, землёю пахнешь». Умер Калнышевский вскоре после освобождения – 31 октября 1803 года.

Отошла в прошлое эпоха запорожского казачества, отстрадал и пронёс достойно свой крест за все три столетия, что отгуляла казацкая вольница, последний запорожский кошевой. Человек противоречивый и сложный, как и все незаурядные люди, как то время, олицетворением которого он был. Чередовались эпохи, степь покрывалась асфальтом и железобетоном, вырастали городские агломерации и аграрные комплексы. Приходили новые поколения, свыкшиеся с этим новым обликом степи. Причерноморская степь прочно вошла в этнокультурное пространство Украины.