Иван Алексеевич Бунин " Перевал" Ночь давно, а я все еще бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадежно, но покорно идет за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами. В сумерки, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине далеко внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, все расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стеной, обнимал полнеба. Но в горах уже наступала ночь. Темнело быстро, я шел, приближался к лесам - и горы вырастали все мрачней и величавее, а в пролеты между их отрогами с бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской рыхлой грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с глухим, глубоким и нелюдимым гулом сосен. Повеяло зимней свежестью, понесло снегом и ветром... Наступила ночь, и я долго шел под темными, гудящими в тумане сводами горного бора, склонив голову от ветра. "Скоро перевал, - говорил я себе. - Скоро я буду в затишье, за горами, в светлом, людном доме..." Но проходит полчаса, час... Каждую минуту мне кажется, что перевал в двух шагах от меня, а голый и каменистый подъем не кончается. Уже давно остались внизу сосновые леса, давно прошли низкорослые, искривленные кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. Мне вспоминается несколько могил среди сосен недалеко от перевала, где похоронены какие-то дровосеки, сброшенные с гор зимней бурей. Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высоте я нахожусь, чувствую, что вокруг меня только туман, обрывы, и думаю: как пройду я мимо одиноких камней-памятников, когда они, как человеческие фигуры, зачернеют среди тумана? хватит ли у меня сил спуститься с гор, когда я уже и теперь теряю представление о времени и месте? Впереди что-то смутно чернеет среди бегущего тумана... какие-то темные холмы, похожие на спящих медведей. Я пробираюсь по ним, с одного камня на другой, лошадь, срываясь и лязгая подковами по мокрым голышам, с трудом влезает за мною, - и вдруг я замечаю, что дорога снова начинает медленно подниматься в гору! Тогда я останавливаюсь, и меня охватывает отчаяние. Я весь дрожу от напряжения и усталости, одежда моя вся промокла от снега, а ветер так и пронизывает ее насквозь. Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами - кто услышит меня? И я с ужасом озираюсь: - Боже мой! Неужели я заблудился? Поздно. Бор глухо и сонно гудит в отдалении. Ночь становится все таинственнее, и я чувствую это, хотя не знаю ни времени, ни места. Теперь погас последний огонек в глубоких долинах, и седой туман воцаряется над ними, зная, что пришел его час, долгий час, когда кажется, что все вымерло на земле и уже никогда не настанет утро, а будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы, будут глухо гудеть леса по горам и все гуще лететь снег на пустынном перевале. Закрываясь от ветра, я поворачиваюсь к лошади. Единственное живое существо, оставшееся со мною! Но лошадь не глядит на меня. Мокрая, озябшая, сгорбившись под высоким седлом, которое неуклюже торчит на ее спине, она стоит, покорно опустив голову с прижатыми ушами. И я злобно дергаю повод, и снова подставляю лицо мокрому снегу и ветру, и снова упорно иду навстречу им. Когда я пытаюсь разглядеть то, что окружает меня, я вижу только седую бегущую мглу, которая слепит снегом. Когда я вслушиваюсь, я различаю только свист ветра в уши и однообразное позвякивание за спиною: это стучат стремена, сталкиваясь друг с другом... Но странно - мое отчаяние начинает укреплять меня! Я начинаю шагать смелее, и злобный укор кому-то за все, что я выношу, радует меня. Он уже переходит в ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостна безнадежность... Вот наконец и перевал. Но мне уже все равно. Я иду по ровной и плоской степи, ветер несет туман длинными космами и валит меня с ног, но я не обращаю на него внимания. Уже по одному свисту ветра и по туману чувствуется, как глубоко овладела поздняя ночь горами, - уже давным-давно спят в долинах, в своих маленьких хижинах маленькие люди; но я не тороплюсь, я иду, стиснув зубы, и бормочу, обращаясь к лошади: - Иди, иди. Будем брести, пока не свалимся. Сколько уже было в моей жизни этих трудных и одиноких перевалов! Как ночь, надвигались на меня горести, страдания, болезни, измены любимых и горькие обиды дружбы - и наступил час разлуки со всем, с чем сроднился. И, скрепивши сердце, опять брал я в руки свой страннический посох. А подъемы к новому счастью были высоки и трудны, ночь, туман и буря встречали меня на высоте, жуткое одиночество охватывало на перевалах... Но - идем, идем! Спотыкаясь, я бреду как во сне. До утра далеко. Целую ночь придется спускаться к долинам и только на заре удастся, может быть, уснуть где-нибудь мертвым сном, - сжаться и чувствовать только одно - сладость тепла после холода. День опять обрадует меня людьми и солнцем и опять надолго обманет меня... Где-то упаду я и уже навсегда останусь среди ночи и вьюги на голых и от века пустынных горах? 1892-1898

И. А. Бунинъ († 1953 г.)

Иванъ Алексѣевичъ Бунинъ (1870 – 1953) - русскій писатель. Принадлежалъ къ старинному дворянскому роду. Родился 22 октября 1870 г. въ Воронежѣ. Раннее дѣтство провелъ въ небольшомъ фамильномъ помѣстьѣ (хуторъ Бутырки Елецкаго уѣзда Орловской губерніи). Десяти лѣтъ отъ роду былъ отданъ въ Елецкую гимназію, гдѣ проучился четыре съ половиной года, былъ исключенъ (за неуплату денегъ за обученіе) и вернулся въ деревню. Получилъ домашнее образованіе. Уже въ дѣтствѣ проявились необычайная впечатлительность и воспріимчивость Б., качества, которыя легли въ основу его художественной личности и вызвали дотолѣ невиданное въ русской литературѣ по остротѣ и яркости, а также богатству оттѣнковъ изображеніе окружающаго міра. Б. вспоминалъ: «Зрѣніе у меня было такое, что я видѣлъ всѣ семь звѣздъ въ Плеядахъ, слухомъ за версту слышалъ свистъ сурка въ вечернемъ полѣ, пьянѣлъ, обоняя запахъ ландыша или старой книги ». Б. дебютировалъ какъ поэтъ въ 1887 г. Въ 1891 г. въ Орлѣ вышла первая книга стиховъ. Въ это же время писатель сталъ печататься въ столичныхъ журналахъ, и его творчество вызвало вниманіе литературныхъ знаменитостей (критика Н. К. Михайловскаго, поэта А. М. Жемчужникова), которые помогли Б. опубликовать стихи въ журналѣ «Вѣстникъ Европы». Въ 1896 г. Бунинъ напечаталъ свой переводъ «Пѣсни о Гайаватѣ» Г. Лонгфелло. Съ выходомъ въ свѣтъ сборника «На край свѣта» (1897), «Подъ открытымъ небомъ» (1898), «Стихи и разсказы» (1900), «Листопадъ» (1901) Бунинъ постепенно утверждаетъ свое самобытное мѣсто въ художественной жизни Россіи. далѣе>>

Сочиненія

И. А. Бунинъ († 1953 г.)
Разсказы.

Перевалъ.

Н очь уже давно, а я все еще бреду по горамъ къ перевалу, бреду подъ вѣтромъ, среди холоднаго тумана, и безнадежно, но покорно идетъ за мной въ поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами.

В ъ сумерки, отдыхая у подножія сосновыхъ лѣсовъ, за которыми начинается этотъ голый и пустынный подъемъ, я еще бодро смотрѣлъ въ необъятную глубину подо мною съ тѣмъ особымъ чувствомъ гордости и силы, съ которымъ всегда смотришь съ большой высоты. Тамъ, далеко внизу, еще можно было различить огоньки въ темнѣющей долинѣ, на прибрежьи тѣснаго залива, который, уходя къ востоку, все болѣе расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стѣной, высоко обнималъ небо. Но въ горахъ уже наступала ночь. Темнѣло быстро, и, по мѣрѣ того, какъ я приближался къ лѣсамъ, горы выростали все мрачнѣй и величавѣе, а въ пролеты между ихъ отрогами съ бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой сѣрый туманъ, гонимый бурей сверху. Онъ срывался съ высоты плоскогорья, которое окутывалъ гигантской рыхлой грядой, и своимъ паденіемъ рѣзко подчеркивалъ хмурую глубину пропастей между горами. Онъ уже задымилъ сосновый лѣсъ, возрастая предо мною вмѣстѣ съ глухимъ, глубокимъ и нелюдимымъ гуломъ сосенъ. Повѣяло зимней свѣжестью, понесло снѣгомъ и вѣтромъ... Наступила ночь, и я долго шелъ подъ темными и гудящими въ туманѣ сводами горнаго бора, стараясь хоть какъ-нибудь защититься отъ вѣтра.

«С коро перевалъ, - говорилъ я себѣ. - Мѣстность безопасна и знакома, и часа черезъ два или три я буду въ затишьи за горами, въ свѣтломъ и людномъ домѣ. Теперь темнѣетъ рано».

Н о проходитъ полчаса, часъ... Каждую минуту мнѣ кажется, что перевалъ въ двухъ шагахъ отъ меня, а голый и каменистый подъемъ не кончается. Уже давно остались внизу сосновые лѣса, давно прошли низкорослые, искривленные бурями кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть отъ холоднаго вѣтра и тумана. Мнѣ вспоминается кладбище погибшихъ на этой высотѣ, - нѣсколько могилъ среди кучки сосенъ недалеко отъ перевала, въ которыхъ похоронены какіе-то татары-дровосѣки, сброшенные съ Яйлы зимней вьюгой. Эти могилы уже недалеко, - я чувствую, на какой дикой и безлюдной вышинѣ я нахожусь, и отъ сознанія, что вокругъ меня теперь только туманъ и обрывы, у меня сжимается сердце. Какъ пройду я мимо одинокихъ камней-памятниковъ, когда они, какъ человѣческія фигуры, зачернѣютъ среди тумана? Неужели только въ глухую полночь доберусь я до перевала? И хватитъ ли у меня силъ спуститься съ горъ, когда я уже и теперь теряю представленіе о времени и мѣстѣ? Но раздумывать некогда, - нужно идти!.

Д алеко впереди что-то смутно чернѣетъ среди бѣгущаго тумана... Это какіе-то темные холмы, похожіе на спящихъ медвѣдей. Я перебираюсь по нимъ съ одного камня на другой, лошадь, срываясь и лязгая подковами по мокрымъ голышамъ, съ трудомъ влѣзаетъ за мною, - и вдругъ я замѣчаю, что дорога снова начинаетъ медленно подниматься въ гору! Тогда я останавливаюсь, и меня охватываетъ отчаяніе. Я весь дрожу отъ напряженія и усталости, одежда моя вся промокла отъ снѣга, а вѣтеръ такъ и пронизываетъ ее насквозь. Не крикнуть ли о помощи? Но теперь даже чабаны забились въ свои гомеровскія хижины вмѣстѣ съ козами и овцами, - значитъ, совершенно никто не услышитъ меня. И, озираясь, я съ ужасомъ думаю:

«Б оже мой! Неужели я заблудился? Неужели это моя послѣдняя ночь? А если нѣтъ, то какъ и гдѣ я проведу ее?..»

П оздно, боръ глухо и сонно гудитъ въ отдаленьи. Ночь становится все таинственнѣе, и я хорошо чувствую это, несмотря на то, что не знаю ни времени, ни мѣста. Теперь погасъ послѣдній огонекъ въ глубокихъ долинахъ, и сѣдой туманъ воцаряется надъ ними, зная, что пришелъ его часъ, - долгій и жуткій часъ, когда кажется, что все вымерло на землѣ и уже никогда не настанетъ утро, а будутъ только возрастать туманы, окутывая величавыя въ своей полночной стражѣ горы, - будутъ глухо гудѣть лѣса по горамъ, и все гуще летѣть снѣгъ на пустынномъ перевалѣ.

З акрываясь отъ вѣтра, я поворачиваюсь къ лошади. Единственное живое существо, которое осталось со мною! Но лошадь не глядитъ на меня. Мокрая, озябшая, сгорбившись подъ высокимъ сѣдломъ, которое неуклюже торчитъ на ея спинѣ, она стоитъ, покорно опустивъ голову съ прижатыми ушами. И я злобно дергаю ее за поводъ и снова подставляю лицо мокрому снѣгу и вѣтру, и снова упорно иду навстрѣчу имъ. Когда я пытаюсь разглядѣть то, что окружаетъ меня, я вижу только сѣдую, бѣгущую мглу, которая слѣпитъ снѣгомъ, и чувствую подъ ногами скользкую, каменистую почву. Когда я вслушиваюсь, я различаю только свистъ вѣтра въ уши и однообразное позвякиванье за спиною: это стучатъ стремена, сталкиваясь другъ съ другомъ...

Н о, странно, - мое отчаяніе начинаетъ укрѣплять меня! Я начинаю шагать смѣлѣе, и злобный укоръ кому-то за все, что я выношу, радуетъ меня. Онъ уже переходитъ въ ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостно чувствовать свое возрастающее горе и безнадежность...

В отъ, наконецъ, и перевалъ. Теперь ясно, что я на высшей точкѣ подъема, но мнѣ - все равно. Я иду по ровной и плоской степи, вѣтеръ несетъ туманъ длинными космами и валитъ меня съ ногъ, но я не обращаю на него вниманія. Уже по одному свисту вѣтра и по туману чувствуется, какъ глубоко овладѣла поздняя ночь горами, - уже давнымъ-давно спятъ въ долинахъ въ своихъ маленькихъ хижинахъ маленькіе люди; но я не тороплюсь, я иду, стиснувъ зубы, и бормочу, обращаясь къ лошади:

- Н ичего, ничего, - иди! Будемъ брести, пока не свалимся. - Сколько уже было въ моей жизни этихъ трудныхъ и одинокихъ переваловъ! Съ ранней юности я вступалъ время отъ времени въ ихъ роковую полосу. Какъ ночь, надвигались на меня горести, страданія, болѣзни и безпомощность свои и близкихъ, скоплялись измѣны любимыхъ и горькія обиды дружбы, и наступалъ часъ разлуки со всѣмъ, къ чему привыкъ и съ чѣмъ сроднился. И, скрѣпивши сердце, бралъ я въ руки свой странническій посохъ. А подъемы къ новому счастью были высоки и трудны, ночь, туманъ и буря встрѣчали меня на высотѣ, и жуткое одиночество охватывало меня на перевалахъ... Ничего, будемъ брести, пока не свалимся!

С потыкаясь, я бреду какъ во снѣ. До утра далеко. Цѣлую ночь придется спускаться къ долинамъ и только на зарѣ удастся, можетъ быть, уснуть гдѣ-нибудь мертвымъ сномъ, - сжаться и чувствовать только одно - радость тепла послѣ пронизывающаго холода и сладкій отдыхъ - послѣ мучительной дорогп.

Д ень опять обрадуетъ меня людьми и солнцемъ, и опять надолго обманетъ меня и заставитъ забыть о перевалахъ. Но они будутъ снова, и самый трудный и одинокій - будетъ послѣдній... Гдѣ-то упаду я и уже навсегда останусь среди ночи и вьюги на голыхъ и отъ вѣка пустынныхъ горахъ?

Источникъ: Ив. Бунинъ . Томъ первый: Разсказы. - Изданіе третье . - СПб.: Изданіе товарищества «Знаніе», 1904. - С. 1-5.

"Перевал"

Ночь давно, а я все еще бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадежно, но покорно идет за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами.

В сумерки, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине далеко внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, все расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стеной, обнимал полнеба. Но в горах уже наступала ночь. Темнело быстро, я шел, приближался к лесам - и горы вырастали все мрачней и величавее, а в пролеты между их отрогами с бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской рыхлой грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с глухим, глубоким и нелюдимым гулом сосен. Повеяло зимней свежестью, понесло снегом и ветром... Наступила ночь, и я долго шел под темными, гудящими в тумане сводами горного бора, склонив голову от ветра.

«Скоро перевал, - говорил я себе. - Скоро я буду в затишье, за горами, в светлом, людном доме...»

Но проходит полчаса, час... Каждую минуту мне кажется, что перевал в двух шагах от меня, а голый и каменистый подъем не кончается. Уже давно остались внизу сосновые леса, давно прошли низкорослые, искривленные кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. Мне вспоминается несколько могил среди сосен недалеко от перевала, где похоронены какие-то дровосеки, сброшенные с гор зимней бурей. Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высоте я нахожусь, чувствую, что вокруг меня только туман, обрывы, и думаю: как пройду я мимо одиноких камней-памятников, когда они, как человеческие фигуры, зачернеют среди тумана? хватит ли у меня сил спуститься с гор, когда я уже и теперь теряю представление о времени и месте?

Впереди что-то смутно чернеет среди бегущего тумана... какие-то темные холмы, похожие на спящих медведей. Я пробираюсь по ним, с одного камня на другой, лошадь, срываясь и лязгая подковами по мокрым голышам, с трудом влезает за мною, - и вдруг я замечаю, что дорога снова начинает медленно подниматься в гору! Тогда я останавливаюсь, и меня охватывает отчаяние. Я весь дрожу от напряжения и усталости, одежда моя вся промокла от снега, а ветер так и пронизывает ее насквозь. Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами - кто услышит меня? И я с ужасом озираюсь:

Боже мой! Неужели я заблудился?

Поздно. Бор глухо и сонно гудит в отдалении. Ночь становится все таинственнее, и я чувствую это, хотя не знаю ни времени, ни места. Теперь погас последний огонек в глубоких долинах, и седой туман воцаряется над ними, зная, что пришел его час, долгий час, когда кажется, что все вымерло на земле и уже никогда не настанет утро, а будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы, будут глухо гудеть леса по горам и все гуще лететь снег на пустынном перевале.

Закрываясь от ветра, я поворачиваюсь к лошади. Единственное живое существо, оставшееся со мною! Но лошадь не глядит на меня. Мокрая, озябшая, сгорбившись под высоким седлом, которое неуклюже торчит на ее спине, она стоит, покорно опустив голову с прижатыми ушами. И я злобно дергаю повод, и снова подставляю лицо мокрому снегу и ветру, и снова упорно иду навстречу им. Когда я пытаюсь разглядеть то, что окружает меня, я вижу только седую бегущую мглу, которая слепит снегом. Когда я вслушиваюсь, я различаю только свист ветра в уши и однообразное позвякивание за спиною: это стучат стремена, сталкиваясь друг с другом...

Но странно - мое отчаяние начинает укреплять меня! Я начинаю шагать смелее, и злобный укор кому-то за все, что я выношу, радует меня. Он уже переходит в ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостна безнадежность...

Вот наконец и перевал. Но мне уже все равно. Я иду по ровной и плоской степи, ветер несет туман длинными космами и валит меня с ног, но я не обращаю на пего внимания. Уже по одному свисту ветра и по туману чувствуется, как глубоко овладела поздняя ночь горами, - уже давным-давно спят в долинах, в своих маленьких хижинах маленькие люди; но я не тороплюсь, я иду, стиснув зубы, и бормочу, обращаясь к лошади:

Иди, иди. Будем брести, пока не свалимся. Сколько уже было в моей жизни этих трудных и одиноких перевалов! Как ночь, надвигались на меня горести, страдания, болезни, измены любимых и горькие обиды дружбы - и наступил час разлуки со всем, с чем сроднился. И, скрепивши сердце, опять брал я в руки свой страннический посох. А подъемы к новому счастью были высоки и трудны, ночь, туман и буря встречали меня на высоте, жуткое одиночество охватывало на перевалах... Но - идем, идем!

Спотыкаясь, я бреду как во сне. До утра далеко. Целую ночь придется спускаться к долинам и только на заре удастся, может быть, уснуть где-нибудь мертвым сном, - сжаться и чувствовать только одно - сладость тепла после холода.

День опять обрадует меня людьми и солнцем и опять надолго обманет меня... Где-то упаду я и уже навсегда останусь среди ночи и вьюги на голых и от века пустынных горах?

См. также Бунин Иван - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Песня о Гоце
Течет река к морю, идет год за годом. Каждый год зеленеет к весне серы...

Петлистые уши
Необыкновенно высокий человек, который называл себя бывшим моряком, Ад...

От Гость >>

50 баллов ребята помогите с дз
Ночь давно, а я все еще бреду по горам к перевалу. Бреду под ветром среди холодного тумана, и безнадежно, но покорно идет за мной усталая лошадь, звякая
пустыми стременами. Отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, расширялся и обнимал полнеба, поднимаясь туманно-голубой стеной. Но в горах уже наступила ночь. Темнело быстро. Я приближался к лесам, и горы вырастали все мрачнее и величавее, а в пролеты между ними с бурной стремительностью валился длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с нелюдимым гулом сосен. Повеяло свежестью, понесло снегом и ветром.
Грамматическое задание
нужно найти безличные предложения,неопр.личные и определенно личные
и обособленные обстоятельства и обособленные дополнения обособленные определения

Ответ оставил Гость

Бреду под ветром среди холодного тумана (опред.-личн.) ,и безнадежно, но покорно идет за мной усталая лошадь, звякая
пустыми стременами .(обособл. обстоят.,выраж. дееприч.оборотом) Отдыхая у подножия сосновых лесов (обособлен. обстоят., выраж. деепричастным оборотом), за которыми начинается этот пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты .(опред.-личное) Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине внизу (безличное) , на прибрежье тесного залива, (обстоят.- уточнение) , который, уходя к востоку , (обособл. обстоят., выраж. дееприч. оборотом) расширялся и обнимал полнеба, поднимаясь туманно -голубой стеной . (обособл. обстоят., выраж. деепричастным оборотом) Но в горах уже наступила ночь. Темнело быстро. (безличное) Я приближался к лесам, и горы вырастали все мрачнее и величавее, а в пролеты между ними с бурной стремительностью валился длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху .(обособл. определение, выраженное причастным оборотом) Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с нелюдимым гулом сосен.(обособл. обстоят., выраж. дееприч. оборотом) Повеяло свежестью (безличное), понесло снегом и ветром. (безличное)